Странные дела к югу от города

Затем она объяснила няне Сун:

– Инцзы всегда была папиной дочкой. Чуть нездоровится – только в папиных объятиях засыпает.

– И не стыдно тебе! – Няня Сун провела пальцем по моей щеке. Не обращая на нее внимания, я отвернулась к стенке и закрыла глаза.

Проснувшись следующим утром, я уже не чувствовала тревоги, как накануне, и пошла сбивать гусениц с дерева. Но вспомнив о Ню-эр, так и застыла с поднятой в воздухе рукой. Стояла и гадала, когда Ню-эр придет попрощаться со мной навсегда.

Бросив бутылку под деревом, я выпрямилась, подошла к окну и заглянула в дом. Сючжэнь сидела в дальней комнате на низеньком табурете лицом к кровати, и мне была видна только ее худая спина, на которую спускалась растрепанная коса. Она отчаянно жестикулировала и размахивала руками, отгоняя мух. Хотя постойте: откуда там взялись мухи? Я тихонько вошла в дом, остановилась у стола в первой комнате и обалдело уставилась на нее. До меня донеслись ее слова:

– Значит, спать мы вчера легли на голодный желудок?! Ну скажи, куда это годится?

Э-э? Удивительно, откуда Сючжэнь узнала, что я вчера вечером не стала есть и легла голодная? Приникнув к дверному косяку внутренней комнаты, я воскликнула:

– Кто тебе рассказал?

– А? – Она повернулась ко мне и, увидев мою мрачную физиономию, серьезно ответила: – А чего тут рассказывать? Каша в пиале так и стоит нетронутая! – Она указала на пиалу и палочки на столике у кровати.

И тут я сообразила, что Сючжэнь не ко мне обращалась. Когда отступили холода, она стала наведываться в этот боковой двор, который в остальное время был заперт, и проводила здесь всё время. Я понимала лишь половину из того, что она мне говорила. Сначала я думала, что Сючжэнь играет со мной в дочки-матери, а потом до меня начало доходить, что она не играет и не притворяется – уж слишком естественно она себя ведет!

Сючжэнь отвернулась к кровати и уставилась в одну точку, потом опять повернулась ко мне, тихонько увлекла меня во двор и шепотом сказала:

– Уснул, пускай поспит! Эта болезнь его вымотала, а у него тут никого родных нет!

На столе во внешней комнате стоял тот самый купленный весной аквариум с золотыми рыбками, несколько рыбок сдохли, но Сючжэнь прилежно продолжала каждый день менять воду. Теперь в аквариуме появилась растительность, и очень интересно было наблюдать, как красноватого цвета рыбки плавали туда-сюда среди зеленых водорослей. Откуда я столько знаю про цвета? Мама говорила, что, когда я буду поступать в школу, учителя станут спрашивать меня про цвета, а еще спросят, где я живу и сколько человек в нашей семье. Вот я и выучила. Еще Сючжэнь держала в коробочке шелковичных червей. Она мне объясняла:

– Коричка пойдет в школу тогда же, когда и ты, вот я и выращиваю шелкопрядов, они дадут шелк, и я сделаю Коричке чехол для тушечницы.

Несколько шелкопрядов уже начали прясть коконы. Сючжэнь выложила гусениц на чашки, накрытые бумагой, чтобы они выделяли шелковую нить прямо на бумагу. Послушные, они даже не пытались слезть с чашки. Остальные же гусеницы, а их пока было большинство, всё еще ели листья тутовника.

Вычищая коробку, где жили шелкопряды, Сючжэнь складывала их какашки в жестяную банку. Их там накопилось уже очень много. Сючжэнь собиралась набить ими подушку для третьего дяди Сыкана. Он ведь целыми днями читает книги, поэтому должен заботиться о своих глазах, а какашки шелкопряда полезны для зрения.

Я молча стояла рядом с Сючжэнь, наблюдала за рыбками и за гусеницами. Дерево во дворе росло как раз рядом с окном, поэтому в комнате было очень темно, и мы не осмеливались говорить громко, будто и впрямь боясь потревожить уснувшего больного.

Вдруг Сючжэнь спросила:

– Инцзы, помнишь, о чем я тебе рассказывала?

Я не сразу поняла, что она имеет в виду, потому что за время нашего знакомства она мне столько всего нарассказывала! Она говорила, что Коричка тоже пойдет учиться в начальную школу Чандянь, поэтому мы будем ходить туда вместе. Еще она говорила, что от школы до дома нужно идти по улице Люличан до ворот Гуансимэнь, а когда дойдем до стеклянного окна в переулке Луцзицзяо и увидим в этом окне большие оленьи рога, надо свернуть в переулок Чуньшу – оттуда рукой подать до дома. Говорила она и о том, что вместе с Коричкой они отправятся на поиски третьего дяди Сыкана, что она сшила много одежды и обувки и собрала вещи.

Но крепче всего в мою память врезался ее рассказ о том, как она рожала Коричку. Однажды я проскользнула к Сючжэнь спозаранку. Увидев меня, она не стала причесываться сама, а вместо этого вынесла шкатулку, достала гребень из бычьего рога, шпильки из кости и большой красный шнурок, потом распустила мои волосы и начала медленно расчесывать меня. Она сидела на стуле, а я – спиной к ней на низенькой скамеечке, зажатая между ее ногами. Ладони мои лежали на ее коленях, острых и жестких, как камни, – такая она была худенькая. Сючжэнь спросила:

– Инцзы, ты в каком месяце родилась?

– Я? Когда травка начала зеленеть, а на деревьях листочки распустились. Мама говорит, я родилась весной – было уже не холодно, но еще не жарко. А Коричка?

Я спросила об этом, потому что все наши разговоры Сючжэнь неизбежно выводила на Коричку.

– А Коричка, – ответила Сючжэнь, – когда травка начала желтеть, а деревья – ронять листву. Она родилась осенью, когда уже не жарко, но еще не холодно. Тогда как раз цвела корица, воздух был наполнен ее ароматом. Знаешь, как пахнет корица? Как вот это масло, которым я тебе волосы натираю.

И она поднесла ладонь к моему носу.

– Ко-рич-ка, – произнесла я, втянув носом воздух и учуяв аромат масла. Кажется, я кое-что поняла.

Сючжэнь радостно подхватила:

– Ага-ага, я поэтому и назвала ее Коричкой.

– Но где же здесь коричное дерево? Я не вижу.

– Да ведь я не здесь ее рожала! – Сючжэнь в этот момент уже заплетала мне косу, да так туго, что мне стало больно.

– Зачем так туго! – воскликнула я.

– Вот бы мне столько сил в тот день, когда я рожала. Когда она родилась, я совсем ослабла, впала в забытье, потом просыпаюсь – а Корички рядом уже нет. Сквозь сон я слышала, как она плачет, а открыла глаза – глядь: где же Коричка? Спросила у мамы, но она не успела ответить, тетушка ее перебила, подмигнула ей и ласково так мне говорит: «Ты вон как ослабла, а ребенок всё плакал, я и унесла его к себе, чтобы не беспокоить тебя». Я сказала: «Вон как!» – и опять уснула.

Тут Сючжэнь замолчала. Когда моя коса была готова, она продолжила:

– Мне показалось, что мама сказала тете: «Только ей не говори». Тут я уже встревожилась – что же случилось? Почему мне до сих пор ребенка не принесли? Неужели они его отдали… Или выкинули… Этого не может быть! Никак не может быть!

Я тем временем встала со скамеечки и повернулась лицом к Сючжэнь. Нахмурившись, она о чем-то задумалась, то и дело прерывала свой рассказ. Потом, понизив голос, сказала:

– Очень странно. Что же всё-таки случилось?

Когда она укладывала принадлежности обратно в шкатулку, я заметила внутри подаренные мною часики для Корички. Сючжэнь взяла часики и положила на ладонь.

– У Коричкиного папы есть большие карманные часы, да только он их в закладную лавку отнес, те часы. Не на что ему было домой вернуться, вот до чего бедность доводит! Я ему тогда не сказала, что понесла, он же всё равно через пару месяцев должен был вернуться. Он успокоил мою маму, что, как только приедет домой, сразу продаст свой земельный участок у горы, вернется в Пекин и женится на мне. А путь неблизкий, добираться сложно, если бы я еще сказала ему, что понесла, только добавила бы ему волнений! Ты не представляешь, какой он чуткий! И маме я тоже не сказала, что понесла, никак не могла решиться. Думала, всё равно он скоро вернется, вот поженимся и расскажу – подумаешь, какая срочность…