Странные происшествия в бездымный день
Шрифт:
Так, пятясь, Гаи выбрался к дневному свету, встал на ноги, осмотрелся. Клетка, в которой он очутился, пустовала. На полу валялись опилки и мелкие пучки соломы. Она была угловой — справа к ней примыкала вольера с медвежатами, обитателя клетки слева видно не было. А по ту сторону решетки гуляли посетители зооцирка! И тот самый карапуз, который предлагал Гаи конфетку, восторженно раскрыв рот, смотрел на него...
«Здесь меня увидит полгорода!— горестно размышлял Гаи Копенков, прикрывая голую грудь и стараясь забиться как можно дальше в темный угол.— И внимания привлекать нельзя — если я позову на помощь, начну кричать, непременно соберутся зеваки. Некоторые наверняка обрадуются,
Гаи постарался как можно плотнее втиснуться в темный угол, соскреб опилки, солому и накидал их на себя.
Между тем посетители зоопарка то и дело останавливались у клетки, пытались разгадать, что за диковинный зверь прячется в полумраке.
—Зто говорящий обезьян!— вдруг громко закричал карапуз.
«Знать бы, чью жилплощадь я занял и что там написано на пояснительной табличке. Вдруг хозяина вывели на прогулку и он сейчас вернется?»— тоскливо подумал туник.
Через некоторое время, несколько освоившись в непривычной обстановке, Гаи сумел подметить одну важную особенность в поведении посетителей: они подолгу задерживались возле животных, которые, не обращая ни на кого внимания, спокойно спали, ели или прогуливались в своих клетках, а от грозно рычащих, раздраженных зверей Торопились отойти. Поэтому, заметив скопление зрителей возле своей клетки, Гаи замяукал таким омерзительным голосом, что зрители тут же разошлись.
Но очень скоро Гаи осип, и из его глотки вместо пугающего и неприятного воя слышалось непонятное хрипение. Возле него опять стали собираться любопытные. Разгорелись страстные споры, главным образом, из-за того, что все стремились разгадать: кто же это там прячется? Образовалось, несколько кланов, каждый отстаивал свою точку зрения.
—Какая необщительная скотина!— указывая на панированного в соломе туника, произнес молодой человек, обращаясь к своей спутнице — хорошенькой блондинке в брюках.
В оскорбителе Гаи Копенков сразу же узнал знакомого парня Витьку Веселкина.
«Ну, обожди, я тебе припомню «скотину»!— мстительно подумал Гаи.— Со скотины и спроса нет!»
Подобрав с пола не то остаток кости, не то кусочек зачерствевшего хлеба, Гаи быстро и точно метнул его в Витьку. Послышался сухой щелчок, и на скуле Веселкина вздулась багровая гуля.
– Бешеная какая-то зверюга!— сказал Витька, потирая ушибленное место.— Наверное, еще в начальном периоде дрессировки!
– Иди, отваливай отсюда, пока глаз не вышиб!— страшным осипшим голосом выкрикнул из своего угла туник.
Ошеломленные посетители отпрянули от клетки:
– Что оно сказало?
– Да разве звери говорят?
– Я своими ушами слышал!
– Обратитесь к доктору!
А Гаи Копенков повеселел: он вдруг сообразил, что, сидя здесь, в клетке, он имеет колоссальные возможности для проявления своих, всю жизнь сдерживаемых наклонностей! Отсюда совершенно безнаказанно можно было кидать всякими огрызками, плевать на посетителей, ругать их — даже, если удастся, укусить кого-нибудь. Что возьмешь со зверя?
И он решил не упускать этой замечательной возможности самовыразиться. Но где взять, как раздобыть метательные снаряды? Гаи решил перенять опыт медвежат, обитающих справа. Малыши, привставая на задние лапы, совсем по-человечьи выпрашивали лакомства. И несмотря на запрещающие надписи, посетители бросали им яблоки, груши, конфеты. Копенков выпростал свои грязные, похожие на лапы руки из соломы и попытался скопировать движение медвежат. Успех превзошел ожидания:
к его ногам буквально градом посыпалось угощение.«Бросайте, бросайте побольше,— мысленно злорадствовал он,— сейчас я вам задам шороху!»
В толпе посетителей туник углядел сразу несколько знакомых лиц. Вон, например, стоит его бывший одноклассник — Юрка Семенов. Всегда был таким чистоплюем, а стал — надо же!— инженером!
«Ишь, вырядился в новый костюмчик, прическу уложил. Ничего, сейчас я тебе попорчу и прическу, и костюмчик!»— Гаи выбрал яблоко покрупнее, шкодливо вззизгнул и запустил его в молодого специалиста. Юрка вскрикнул и ретировался.
Затем две сочные груши поразили соседку Гаи по лестничной клетке — она поплатилась за то, что вечно издевалась над его длинными волосами.
Кусок груши приплюснул нос ни в чем не повинного неизвестного гражданина, который случайно заслонил собою знакомого Гаи дружинника.
Среди публики началась паника.
– Зверь взбесился! Позовите укротителя!
– Куда подевались сторожа?!.
—Безобразие! Он же может вырваться из клетки!
Расталкивая собравшихся, к клетке спешили служители зооцирка.
– Это не наш!— удивленно молвил сторож, подходя поближе.— Не иначе — приблудный!
– Сам ты приблудный!— сказал Гаи, прицелился и врезал незрелым персиком прямо сторожу по шапке.
—Э-э, тут что-то не так!— сказал второй служитель.— Нужно проверить! Может, Пусик сюда пробрался?
—Говорящий обезьян!— торжествующе выкрикнул карапуз.— Я его узнал!
—Сам ты обезьян!— зарычав, бросился на прутья Гаи.— Все вы — обезьяны!
—Ну, вот, товарищи, а вы на зверей сразу же напраслину возвели!—сказал сторож.— Наши зверюшки — культурные, они себе хулиганства не позволяют!
К клетке подошел милиционер.
Гаи как-то сразу увял, погас, полез в угол и попытался снова закопаться в опилки.
После разговора с Гаи Копенковым майор открыл пошире окно и включил вентилятор — чтобы поскорее выветрился запах зоотуника.
Затем вышел из кабинета, пересек коридор и постучал в «райпожар» к Оресту Михайловичу Назарову.
– Ну, что новенького?— спросил Назаров, наливая чай.— Разыскали тетушку Шуру? Что случилось с Копенковым?
– Ох, навалилось все сразу на мою голову,— вздохнул майор.— Этот туник, который сейчас добровольно пошел стричься под бокс, тоже, оказывается, выпил два стакана газированной воды с кизиловым сиропом у Шуры. Вот он — узелок. А сама Шура пропала.
– Да, дела,— завистливо вздохнул Назаров.
– Что ты говорил про вчерашнюю лекцию?— спросил майор, набивая табаком массивный, похожий на маленькую дыню, чубук своей трубки.— Какую интересную гипотезу профессор выдвинул?
Гипотеза, может быть, слишком громко сказано,— усмехнулся Орест Михайлович,— но мысль, во всяком случае, занятная: если бы наши недостатки, пусть даже самые малые, были бы вдруг выставлены на всеобщее обозрение, то мы ужаснулись —настолько это страшно. Пагубные привычки, на которые мы не обращаем внимания, считая их мелочью,— это те же крупные недостатки, просто они еще не проявились полностью. И чем скорее мы от этих «мелочей» избавимся — тем лучше будет для нас и общества. Вот, сказал профессор, к примеру, многие, слушая лекции об алкоголизме, посмеиваются, считая, что если они выпивают всего-навсего по сто граммов в день, то они к алкоголикам никакого отношения не имеют. И профессор такие показал графики, диаграммы, такие цифры привел — ахнешь. Даже ста граммов достаточно иной раз, чтобы проявились все дурные наклонности человека! А очень часто и от более мелкой дозы человек теряет человеческий облик.