Странные сближения. Книга вторая

– Что, простите?

– Блокнот с записями. Особенно с цифрами, - пояснил Юшневский.

(Шифровальные блокноты были в Коллегии относительно новым явлением. В шестнадцатом году постановили, что вместо книг в качестве ключа к шифрам будут использоваться тетради с кодами - уникальными для каждого сотрудника. Теперь письма, попадающие в цифирный отдел от Пушкина, Раевского, Дровосека, Липранди и многих других агентов, работающих по всей империи и все её, были написаны буквально на разных языках. Для расшифровки таких посланий потребовалось почти втрое увеличить штат цифирного отдела Коллегии, впрочем, оно того стоило.)

Приступить к обыску не распакованных вещей удалось не сразу. Застав в отведённой Французу комнате Никиту, развешивающего в шкафу чистые сорочки, Басаргин попросил его убраться. Никита воспротивился, заявив, что к барину кто только не совался, но без позволения никому зайти не удалось. Басаргин прикрикнул на Никиту и потянулся к стоящему у стены чемодану.

– ...Зря вы так, - Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину.
– Приложите, рассосётся...

Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.

– Я убью вашего слугу.

– Тогда я убью вас, - сообщил Пушкин.
– Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.

– Эвон как, - гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра.
– Виноват-с, - пробубнил он.
– Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.

Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:

– Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?

– Попробуйте, - пожал плечами Пушкин.
– Я не ручаюсь.

– Больше ничего, - Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.

Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргина - на распотрошённый чемодан.

Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:

одиннадцать рубашек;

серый фрак;

чёрный фрак;

тёмно-зелёный фрак;

кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;

гора носков;

Муська, привлечённая их теплом;

два тёмно-серых жилета;

бархатный жилет глубокого цвета бордо;

жилет радужной расцветки;

ветхий сюртук;

стопка книг;

походный чернильный прибор;

двенадцать галстуков всевозможных цветов;

набор для ухода за ногтями и кожей;

трубка в футляре, обшитом снаружи замшей и внутри - красным бархатом;

бальные туфли;

сапоги;

прозрачные лосины;

непрозрачные лосины;

шестнадцать пар перчаток;

три футляра с цилиндрами;

боливар;

французское мыло;

пистолет Ле Пажа;

пороховница, шомпол, клещи для литья пуль, свинцовый брусок и кремень;

'маленький дамский вестник' (обронённый Марией не то в Тамани, не то в Кефе, в общем - романтическая вещь);

клетчатые брюки;

полосатые брюки;

серые брюки;

чернично-синие брюки;

и гора остальных вещей, не уместившихся на полу и сваленных у ног Никиты, бесстрастно глядящего на привычный гардероб своего сюзерена.

– Н-да, - Юшневский, надев пенсне, погрузился в изучение найденных Басаргиным бумаг.
– Оказывать содействие... за подписью Нессельроде. А это ещё что?

– Поэма, - сказал Француз.

– Блокнота нет, - Басаргин щупал опухшую бровь.

– Его и не могло быть, - Пушкин раздражённо отодвинул вездесущую Муську, стремящуюся захватить его колени.
– Всё, что было, я сжёг незадолго до отъезда из Каменки. Говорю же вам: я мечтаю видеть республику! Я хочу быть с вами, господа, и верю: вы - будущее, которое одно только и может быть у России.

'А ведь я не лгу, - понял он вдруг.
– Не притворяюсь, не пытаюсь блюсти конспирацию. Агент, вступивший в тайное общество, чтобы найти Зюдена, сделался убеждённым революционером. Нессельроде разорвало бы на куски, узнай он... Но странно, ведь сейчас я думаю об этих людях, как о находящихся где-то по ту сторону, не до конца близких мне. Ужели я так легко теряю увлечение, стоит возникнуть первому противоречию между нами?'

Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:

– Вот, господа, и вся молодёжь.

– Соглашусь, - кивнул Василий Львович.
– Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.

Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.

– Не смешно, - укоризненно сказал Волконский.
– Алексей Петрович, пожалуйста...

Юшневский наклонился к Александру и шепнул:

– Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, - продолжил он уже в голос, - С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.

Начальник штаба иронически глядел на Волконского. У него был с Волконским давний спор о гипотетической возможности военного переворота. Сергей Григорьевич, не признаваясь в существовании тогда ещё 'Союза Благоденствия', всячески пытался склонить Киселёва к необходимости создания подобного клуба. Киселёв на это отвечал: 'Пусть там будете вы и ваши разумные друзья, но скоро набегут молодые либералы и не оставят ничего от вашей тайны'.

С Пушкиным Киселёв познакомился когда-то в Петербурге, у Карамзиных, и быстро отнёс Александра к разряду таких вот молодых либералов, что на языке мудрого и осторожного Киселёва означало попросту 'болтун'. Пушкин же поставил Павлу Дмитриевичу Киселёву ещё менее приятный диагноз: 'придворный'. Это, впрочем, не мешало им оставаться в хороших отношениях.

Чувствуя себя частью бездарно поставленного водевиля, Пушкин сгрёб в охапку Муську и удалился.

Через пятнадцать минут вернулся Юшневский.

– Кем бы вы ни были, - Алексей Петрович вновь прошёлся по углам, зажигая успевшие погаснуть лампадки, - при вас нет ничего, за что бы можно было зацепиться. Включая рассудительность.

– А как вы объясняли обыск Киселёву? Je me demandais juste...

– Я же сотрудник Коллегии. Объяснил, что вы прячете документы государственной важности. Киселёв, кстати, вас любит и мне не поверил. А мы, наконец, решили, как с вами поступить.