Странные сближения
Шрифт:
Она говорит со мною о браке! — подумал Пушкин и мысленно усмехнулся. — А я-то полагал себя влюблённым мальчишкой, когда волочился за Мари. (так и подумал: «волочился». И куда делись ночь на корабле и крымский грот, и щемящее восхищение при виде её тонкого, подвижного, полного неудержимой жизни тела?) Вот теперь получай влюблённого мальчишку — по самое не могу.
Александр отвёл глаза — смотреть в упор становилось неловко — и кивнул:
— Я думаю об этом.
Вертелась мысль, что если попросить руки Катерины, Николай Николаевич может и согласиться. Старшая дочь была генералом горячо любима, но в смысле успешной партии на неё, кажется, махнули рукой.
Что
— Какого чёрта ты ставишь карету поперёк входа, балда?
— Их превосходительство выйдет, так и отъеду.
Пушкин ударил тростью о колесо не дающего войти в дом экипажа.
— Пусти немедленно!
— Вы боком обойдите, — равнодушно ответил ямщик, сдвигая на ухо шапку.
— Боком?! — Француз подпрыгнул от возмущения, что вряд ли придало ему важности. — Уберись с дороги, кому говорят!
Но тут из дому вышел кто-то, невидимый за каретой, сказал: «едем!», хлопнула дверца, ямщик, причмокнув, дернул вожжи, и карета покатила.
— Обнаглели, мерзавцы, — бормотал Француз, заходя и подавая трость и цилиндр швейцару. — А ты чего не гонишь? Уснул?
— Заплочено было-с.
— Сколько ж он заплатил-то, чтобы встать прямо у двери? А, — Пушкин скинул плащ, — плевать. Василий Львович! Mon dieu, c'est bon de… — Александр не успел договорить, только хрустнул в объятиях Василия Львовича.
Из знакомых в доме были Василий Львович и давешний адъютант (кажется, всё-таки не Дуббе, а как-то на «Дуп»; точно — Дупель). У стола, почти упираясь грудью в угол, сидел молодой плечистый генерал с умными, глубоко посаженными глазами и необычно чувственными губами, какими-то даже не мужскими. У окна стояли двое, скрытые в тени — прапорщик и какой-то штатский. На диване устроился полковник с вытянутым лицом и демонически приподнятыми бровями.
— Знакомьтесь, — Василий Львович поставил придушенного Пушкина перед генералом. — Александр Пушкин.
— Приветствую, — хрипло произнёс генерал, протягивая руку. — Волконский.
— Хорошо, что вы пришли, — сказал адъютант Дупель.
Полковник поднялся и осмотрел Француза внимательно, с каким-то научным интересом, как неизвестное растение или редкий камень:
— Ещё один гражданский среди нас? — он быстро глянулся на Волконского и Василия Львовича. — Не обижайтесь, Александр, у нас тут, видите, гражданские — редкость. Краснокутский, — представился он. — Давно в Киеве?
— Не отвечайте, — трескучий голос Волконского звучал резко, но в целом доброжелательно. — Краснокутский вас заговорит, он охоч до расспросов… Садитесь.
Прапорщик, не отходя от окна, кивнул:
— Басаргин.
Штатский приблизился, оказавшись худым брюнетом с грустными глазами и оттопыренными ушами.
(Запоминающиеся лица собрались, — подумал Пушкин. — Хоть сейчас шли портреты по всем заставам).
— Рад познакомиться, — штатский щёлкнул каблуками. (Выправка, приветствие — это никакой не штатский,
а офицер инкогнито). — Я Илиас Вувис, строго говоря, виновник сбора.— Господа, — Пушкин сел к столику, — что же собрало нас всех в благословенном доме Василия Львовича?
— Все познакомились, — констатировал Василий Львович. — Давайте начинать, ну. Сергей Григорьевич, говори.
— Итак, — каркающим голосом сказал Волконский, — Прежде чем передать слово господину Вувису, я скажу. Все, находящиеся здесь, знают о близком восстании греческой Гетерии против турецкого ига. В связи с этим должно отметить следующее: во-первых, это время наиболее удобно для того, чтобы выступить и силами второй армии занять Петербург, провозгласив республику. Во-вторых, для исполнения этого нужно решить несколько задач здесь, на юге. Коли уж до возвращения Орлова мы не можем знать, сколько наших братьев в Петербурге готовы разделить с нами участь — какой бы она ни была, — предлагаю начать с того, что нам доступно и ныне. Господин Пушкин нам чрезвычайно пригодится, хотя он и не военный.
— Один вопрос, — поднял руку Дупель. — Господин Пушкин, вы дружны с полковником Раевским…
— Он не догадывается о моём участии в обществе, господин Дупель.
Адъютант моргнул и дёрнул усом:
— Я Дубельт.
— Виноват, господин Дубельт.
— Может статься, — Василий Львович перелил в блюдце чай и подул на него, — Орлов приедет ни с чем. Там, понимаете, по-другому мыслят, ну.
— Допустим, — отозвался Волконский. — Но и тогда у нас есть хотя бы Якушкин, человек деятельный…
— Иными словами, мы и сами справимся, — Краснокутский вечно щурился, будто глядел на солнце, от этого его глаза казались лихими и весёлыми; из-за постоянного прищура вкруг них давно залегли морщинки. — Армия у нас есть, господа, будет constitution Пестеля и подробный военный план князя. Перебьёмся, думаю, а, господа?
— План князя? — не понял Пушкин.
— А вы не знаете?
— Он с князем не знаком, — пояснил Василий Львович.
— Надо же, могли ведь встретиться… Князь — отец нашей революции, гениальный, по-моему, человек. Весь наш план рождён его умом, как вам это?
Господи.
— C'est incroyable, — согласился Пушкин (вдох-выдох, сдержать дрожь, nomen est omen [18] , silentium est aurum [19] , зачем безвременную скуку зловещей думою пытать? Не выдать интерес, не выдать). — Жаль, что я не знаю его.
— Увидитесь с ним когда-нибудь. Впрочем, его трудно застать, он всё время переезжает.
Господи. Идейный вдохновитель революции, в разъездах, почитаем тут всеми, как отец родной…
18
имя есть знак (лат.)
19
молчание — золото (лат.)
— Как его имя?
— Мы привыкли звать его князем, в тон его манере подписываться, но, — (говори же, Волконский, чёрт тебя дери!) — вообще его зовут Владимир Крепов.
— Могли столкнуться, задержись он на минуту, или приди вы раньше, — сказал Волконский. — Вы зашли сразу, как князь ушёл.
Головокружительные известия — в Петербурге — возвращение Каподистрии и вызов — явление гусара — о сомнамбулах — крушение