Странные сближения
Шрифт:
Выньте душу из Ванюши,
Вложьте душу в мою жизнь.
В следующий раз, — думал Пушкин, — если у дома будет стоять карета, а с той стороны подойдёт человек, я сперва в него выстрелю сквозь карету, а там уже буду разбираться.
— Наш поход начнётся самое большее — через месяц, — говорил Илиас Вувис. — На нашей стороне будет пять тысяч греков, арнауты да один валашский отряд.
— Через месяц, — повторил Волконский. — Это слишком скоро.
— Это единственное подходящее время, генерал. Валашский
— Знаю, — оборвал Волконский.
— Он уже готов поднять крестьянский бунт или нечто подобное. Трудно судить теперь, что у него выйдет, но если одновременно в Валахию войдёт армия «Филики Этерии», с нами заодно будут люди Владимиреско, а с ними — прочий народ, так что другой такой оказии может не быть.
Зюден был здесь. Они знают его, видели его лицо, он частый гость в их кругах. Князь Крепов? Откуда эта фамилия?
На Пушкина не смотрели. Среди собравшихся он был самым молодым, к тому же ниже всех ростом, так что между ним и прочими гостями Василия Львовича сразу обозначилось непоправимое различие. В доме на улице Кловской готовили большое дело, а Француз только смотрел и слушал, не вмешиваясь, и скоро его перестали замечать. Так и сидел, поджав ноги — маленькое, волосатое существо, вертящее носом в сторону говоривших.
— Отчего Ипсиланти так торопится нас уведомить? — поинтересовался Волконский.
— Революция ему мало интересна, — Вувис, неуютно чувствующий себя в штатском, стоял, отставив ногу, но вытянув руки по швам, и выглядел нескладно. — Ипсиланти хочет поддержки русской армии.
— Чудак, — бросил Краснокутский, — как же мы предоставим ему поддержку, если сами будем… — он свистнул, втянув воздух сквозь зубы.
— Князь обсуждал это с Пестелем, — сказал Волконский. — Греческое восстание станет началом раскола петербуржского общества. Многие будут сочувствовать Гетерии («Этерии» — пробормотал Вувис), а это — повод настроить их против императора.
Куда же уехал Крепов-Зюден?
— Что скажете на это?
— Без Орлова я не могу сказать ничего. Когда он вернётся, надобно будет договориться с Пестелем, хотя он, думаю, счастлив скорому воплощению замысла… Значит, в феврале-марте ждать восстания Гетерии?
— Этерии, — терпеливо поправил Вувис. — Да, ваше превосходительство.
— Значит, реакцию на восстание можно будет видеть уже в мае. Тогда у нас есть время до лета, и не позднее.
— Мало, но возможно, — ввернул Краснокутский.
— Тем быстрее нужно покончить с остальными делами, — сказал Дубельт.
Александр сидел, вороша ногтями бакенбарды. Чуть выше бакенбард рождалось следующее:
1)Представляясь Креповым, внедряюсь в «Союз Благоденствия» и настраиваю его соответствующим образом
2) Появляясь то тут, то там даю указания, вплоть до момента революции
3) Незаметно исчезаю
4) Турция начинает войну и выигрывает
5) Ай да Зюден, ай да сукин пёс!
— Да, кстати, — Василий Львович качнулся на стуле, трагически скрипнувшем под ним. — Тут не обойтись без нашего славного Александр Сергеича. Пушкин, вы служите у Инзова, это удачно.
— Почему?
— Вы достаточно близки к нему в Кишинёве. Должны
будете стать ещё ближе, чтобы узнать о нём, что возможно. Вы штатский, к тому же ещё поэт, кто заподозрит вас? Побудете недолгое время тайным агентом, ну?Представив, как поступил бы А.Р., окажись он здесь, Француз решил, что Раевский точно бы не стал гомерически ржать. Вот и я не буду, — подумал Пушкин.
— Но зачем вам Инзов? — сдавленно выговорил он.
— Затем, дорогой Пушкин, что Инзова придётся убить.
Седьмого февраля в Петербурге было вскрыто письмо Француза.
— Владимир Крепов, — Капитонов подкрутил блестящий ус, — есть люди с таким именем?
— Имя не настоящее, — откликнулся Рыжов. — По крайней мере, среди ныне живущих князей нет ни одного Крепова. Но я знаю немца по фамилии Крепп.
— Однако, Зюден ведь многим представлялся Креповым. И главное, будет представляться впредь.
— Значит, Француз его выследит, если уже не выследил, — сказал Черницкий. — Вы лучше послушайте: с утра до вечера в немой тени дубов, прилежно я внимал урокам девы тайной… — глаза коллежского советника затянулись лирическим туманом.
— Звучит провокатирующе, — неодобрительно покачал головой Капитонов. — Это ваше?
— Француза.
Капитонов посмотрел на Черницкого, как на человека конченного и потерянного для службы.
— По-моему, целиком стишок бы вышел похабный.
— Откинув локоны от милого чела, сама из рук моих свирель она брала.
— Я же говорю, — уверенно сказал Капитонов.
— Тростник был оживлён божественным дыханьем, — возразил Черницкий.
Тут отворилась дверь и в кабинет вошёл бледный, пуще прежнего похудевший, затянутый, как обычно, в чёрное, с волосами, ставшими ещё белее, словом, вошёл статс-секретарь Иоанн Каподистрия.
— И сердце наполнял святым очарованьем, — закончил Черницкий, и, открыв глаза, увидел Каподистрию.
Статс-секретарь качнулся на каблуках, оглядываясь и проходясь цепким взглядом по лицам подчинённым, будто проверяя, не слишком ли они изменились за месяцы отсутствия начальника.
— Стихи читаем, — оборвал Каподистрия приветственно гудящее трио. — Это всё, чем вы порадуете меня после отвратительно прошедшего конгресса? Да налейте же кто-нибудь чаю, — (адъютант, стоявший снаружи, с топотом умчался) — И если кто-то в ближайший час спросит у меня о новостях или додумается произнести имя Меттерниха — повешу вот тут, — широкий мах рукой в сторону окна. — Хотя, наверно, не успею, я здесь всего на день, разобраться с делами наших агентов. Пока несут чай, скажите вкратце: что слышно от Француза?
Успевшие неплохо изучить характер предводителя, и теперь видящие за мнимой весёлостью Каподистрии чувство, близкое к отчаянию, Черницкий, Капитонов и Рыжов ни о чём не спрашивали, а сам Каподистрия сидел, подперев щёку, и слушал выдержки из отчётов Француза и всевозможные комментарии к ним.
— Значит, Крепов, — сказал он, часто жмурясь от нервной усталости. — Имя наверняка не единственное, но, похоже, он его использует часто. А что будем делать мы?
— Позволите сказать? — Рыжов по привычке теребил белёсый чуб, свисающий на глаза. — Заговорщики убеждены, что Инзов представляет для них угрозу.