Странный ангел

Но время между этими мгновениями уже не тянулось так тоскливо, как это было после отъезда Кати. Оно вновь наполнилось жизнью и светом и важными делами, которых у Ани было всегда полно.

А в свободное время она уже без боли и обиды просматривала видеозаписи своих игр с Катей, или альбомы с фотоснимками двух прошедших лет, или играла с куклами Аней и Катей в их домике, шепча себе под нос их реплики друг другу, как суфлер в театре. Только пьеса каждый раз была новая. Этим занятиям Аня посвящала целые часы.

Наигравшись, Аня надевала какие-нибудь залихватские штаны, делала себе не менее залихватскую прическу, и отправлялась гулять.

Вот эти, внешние изменения в дочери, Дарью Петровну и восхищали, и пугали. Она видела, что ее малое дитя повзрослело, преодолело обиды, стало более мудрым, но, в то же время, на месте мягкой лапочки появился колючий ежик. И мало того, что этот ежик носил сумасбродные прически, бесформенные штаны, клетчатые пацанячьи рубашки – он еще был каким-то резким в своих внешних и внутренних движениях. Резким и не всегда понятным.

Буквально на третий день после начала учебного года Аня пришла домой хмурая и с огромным синяком под глазом.

– Боже мой!.. – воскликнула Дарья Петровна. – Тебя побили?!..

– Еще чего!.. Побили!.. Я сама подралась!..

– Подралась?.. С кем?..

– Ну, с кем, с кем… С Сенькой Затулиным.

– Почему?..

– Так надо было. Шутка моя, видишь ли, ему не понравилась!..

– Анечка, ну драться!.. Из-за слов!.. Что за глупости!..

– И ничего не глупости. Он сам напросился!..

Дарья Петровна растерянно взглянула на мужа, который разглядывал Аню с улыбкой.

– А вообще, кто победил-то в конечном счете?.. – спросил Дмитрий Борисович с большим интересом.

– Не удалось выяснить!..
– вздохнула Аня. – Нас разняли. Не вовремя!..

Дмитрий Борисович рассмеялся.

– Дима! – воскликнула Дарья Петровна. – Как ты можешь смеяться!.. Тут не смеяться надо, а выпороть ее как следует!..

– Не стоит, я думаю. – спокойно отвечал Дмитрий Борисович. – Она свое уже заработала. Тем более, что тут любовь!..

– Какая еще любовь?!.. – удивилась Дарья Петровна.

– Ну, какая.. Обыкновенная!.. Семы Затулина. К нашему сокровищу!.. Это же ясно как дважды два.

Аня покраснела и не нашла, что на это сказать.

– Да, любовь… – медленно повторил Дмитрий Борисович. – Но, увы безответная!.. Когда-нибудь Семену придется это понять.

– И чем раньше, тем лучше!.. – сердито заявила Аня.

Дарья Петровна только вздохнула.

«То ли еще будет?..» - подумала она.

Впрочем, эта драка оказалась первой и последней. Как оказалось, внешняя колючесть стала для Ани только формой защиты в меняющемся мире. Пусть этот мир был еще совсем маленьким, но ее сверстницы тоже росли, пробуждались, начинали ощущать в себе опьяняющую силу женской власти, и, каждая в меру сил и способностей, учились пользоваться этой властью. Это приводило к разного рода стычкам, водоворотикам и прочим возмущениям в потоке жизни. И Аня с удивлением обнаружила в себе свойство гасить и растворять эти возмущения.

Свет Катиного солнышка, согревающего и умиротворяющего все и вся, озарял Аню раньше как будто только снаружи. И вот выяснилось, что он остался в ней самой. И не только в ней, но и во всех ее сверстниках, хотя в каждом – в разной степени.

И все они, в меру своих сил, старались беречь это чудесное наследство.

7

Косте пришлось гораздо сложнее, чем Ане – при том, что у него были свои трудности и свои чудеса. Прежде всего, Костя совершил в городе тот же подвиг, что однажды в Дубравке. Девочка Катя закончила пять классов, но мальчик Костя первого сентября пошел не в шестой, а в седьмой класс. В новую школу, не в ту, в которой он когда-то начинал учиться. Остаток лета он не только завоевывал и укреплял свой авторитет среди окружающих мальчишек, но и очень много занимался.

Внешне, среди сверстников, он стал своим среди своих. А о том, что было у него внутри, никто и не подозревал.

Григорий по-прежнему помогал ему, хотя и не так плотно, как раньше. В этом не было нужды. Гораздо больше Косте помогало то, что теперь они все были вместе. Они трое стали одной семьей, хотя и жили то объединяясь, то на время разъединяясь, когда, например, Ирине Александровне и Григорию хотелось побыть только вдвоем, в городской квартире Григория. Ирина Александровна уже не терзалась мыслями об одиночестве и обособленности своего сына, а Костя только радовался, видя, как расцвела и похорошела его мама. Она любила и была любима, и как можно было не радоваться за нее?..

Они с мамой бережно хранили свою тайну, а Григорий никогда не задавал лишних вопросов. Он умел читать жизненные знаки не хуже Дмитрия Борисовича.

Но большинство других людей были не такими. Не такими.

И это очень огорчало Костю.

– Ну, и что у нас опять за проблемы?.. – спросила однажды Ирина Александровна, мягко обнимая его за плечи.

Костя, прижавшись к ней потеснее, ответил:

– Как-то все здесь не так…

– Не так?..

– Не так, как в Дубравке. Не так, как было у меня, когда… Как было у Кати…

Ирина Александровна посмотрела на сына долгим взглядом, ожидая продолжения.

– Может быть, все дело в том, что Катя была гораздо младше?..
– задумчиво продолжал Костя. – Она многого не знала. Или просто не желала знать… Потому, наверное, ей было так весело и так легко жить!.. И все хорошее, что было вчера, не менялось сегодня, и продолжалось завтра!.. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду!..

– Понимаю. – кивнула Ирина Александровна. – Понимаю!..

– И еще… Там, в Дубравке, мы все были вместе. Мы были вместе! Не только мы с Аней!.. Все взрослые. Все дети!..

Ирина Александровна улыбнулась. Костя заговорил от первого лица!.. И ей это было почему-то особенно приятно. Впрочем, как еще он мог заговорить, если речь зашла об Ане?..

– А здесь каждый по-отдельности, да?.. – спросила Ирина Александровна.

– Да. Да!.. Каждый по-отдельности, каждый по-своему!.. На своем островке!.. Видит только то, что хочет видеть. Знает только то, что хочет знать. Но, все равно, не видит и не знает так, как мог бы!..