Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание
Шрифт:
Цюй Лин покачал головой.
— Меня не привлекали к участию в допросах. Повторяю: прямой вины за мной нет. Хотя… В ваших словах есть некая доля правды. Но я же объяснял вам, что не мог отказаться. Они посадили бы в лагерь меня. И еще неизвестно, как бы они поступили с моей семьей. Хотел бы я знать, что бы вы стали делать на моем месте?
Стоукер пожал плечами.
— Полагаю, что служить оккупантам — даже в скромной роли переводчика или официанта в их столовой — не стал.
Цюй Айн тяжело посмотрел на него.
— Каждому из нас легко давать такие клятвы, находясь на безопасном историческом расстоянии от реальных обстоятельств, способных и сломить, и заставить расстаться с иллюзиями
Стоукер кивнул.
— Это произошло в 1944 году. Меня ночью вызвали в комендатуру. И на машине меня отвезли в Чанги. Ехали молча по тихому и темному ночному городу. Сингапур являл собой тягостно зрелище. Я помнил его светлым и веселым — а тут непроглядная тьма и полная тишина. Город испуганно притих, и только наша машина мчалась по улицам к Чанги.
В первый и последний раз я побывал в Чанги, но была ночь, и я ничего не увидел. Меня провели в штаб. В комнате с плотно завешенными окнами сидел японский офицер с погонами капитана. Он молча кивнул мне на стоявший у стены стул, посмотрел на часы и уткнулся в газету. У меня часов не было, и я не знал, сколько именно пришлось ждать, но полагаю, не менее часа. Потом в дверь постучали. Капитан свернул газету. Заглянул сержант, который привез меня в лагерь, вопросительно посмотрел на капитана. Тот кивнул. В комнату ввели пленного со связанными руками. Сесть ему не разрешили.
Я думал, что это английский офицер, но когда он стал отвечать на вопросы японского капитана, по акценту понял, что передо мной американец.
Глаза Фуруя горели, они словно подгоняли Сонода, и тот, рассказывая, старался смотреть куда-нибудь в сторону.
— «Крыса» выглядел очень внушительно. Он был на две головы выше меня, широкоплечий и плотный. Пленные в лагере больше походили на ходячие скелеты, а этот даже и похудеть не успел. По-моему, он ухитрялся даже не ходить на работу — пилить лес и прокладывать дороги. И рядом с помощником коменданта он тоже выглядел внушительно. По крайней мере, первые несколько минут, пока капитан задавал обычные вопросы: имя, возраст, воинское звание. Потом помощник коменданта заставил меня рассказать о том, что я передавал «Крысе» всякую еду в обмен на ценные вещи. Когда я закончил, помощник коменданта сказал, обращаясь к «Крысе»: «Его рассказа вполне достаточно для того, чтобы утром отрубить тебе голову. Но я не верю, что ты добывал еду просто так. Ты и твои друзья решили бежать, и еда вам нужна для побега. Это утяжеляет твою вину. Теперь я уже не могу просто так казнить тебя. Я должен знать имена твоих сообщников, чтобы предупредить это преступление. Возможно, ты не захочешь говорить — из дружеских чувств или соображений офицерской чести. Я уважаю подобные чувства у людей, но вы все — животные, и человеческих чувств у вас быть не может. Поэтому я намерен любыми средствами узнать имена преступников. Я даю тебе три минуты на размышление».
Помощник коменданта вытащил большие часы, щелкнул крышкой и положил их на стол.
Иноки поехал домой, чтобы несколько часов, поспать. Его место в машине возле дома, где жил Тао Фану, занял другой сотрудник сингапурской резидентуры исследовательского бюро при кабинете министров. Но ожидания японцев были напрасны. Тао Фану не вернулся в свою квартиру. Японцы действовали неосторожно. Подходя к дому, Тао обратил внимание на дежурившую у подъезда машину. Тао записал ее номер и исчез. Чутье у него было поразительное. Впрочем, для человека, который большую часть жизни провел на нелегальном положении, это более чем естественно.
Трижды сменив такси, Тао Фану перебрался в другой район города, где у него была запасная квартира, и принялся упорно набирать один и
тот же номер, который не отвечал. Тао Фану снимал трубку каждые десять минут, но нужный ему человек отсутствовал.— Поверьте, я ничего не мог поделать, — продолжал Цюй Айн, — отказаться переводить? Этот жандармский капитан нашел бы другого переводчика, а я наверняка лишился бы возможности беседовать с вами…
Стоукер пожал плечами.
— Ваш соотечественник, несмотря на всю его внушительную внешность, — продолжал Цюй Лин, — оказался трусом.
«Большим, чем вы?» — хотел перебить его Стоукер, но промолчал.
— Он сразу же согласился назвать имена своих товарищей, с которыми собирался бежать. Он согласился стать постоянным доносчиком. Японский капитан сказал, что будет вызывать его раз в неделю… Он был согласен на все…
Когда Цюй Лин сказал, что предателем оказался американец, тревога вдруг пронзила сердце Стоукера. Неужели это был его отец? Но Мэтью Стоукер, худенький, невысокого роста блондин, никак не подходил под описание предателя. «Жаль, что Митчелл умер два года назад, — подумал Стоукер. — Он бы сразу сообразил, что был предателем. И я бы узнал, кто убил моего отца. Вполне возможно, этот человек еще жив и пользуется у нас в стране уважением как ветеран войны».
— Имя американца вы не запомнили? — на всякий случай спросил Стоукер.
Сонода устал от изматывающего душу разговора. И страх его не проходил: он не знал, что собирается сделать этот японец. Глаза у него стали какие-то бешеные. «Может быть, он хочет меня убить?» Он стал исподтишка оглядываться, нет ли поблизости полицейского.
— Американец хотел, чтобы я подтвердил факт участия Цюй Линя в допросе того пленного. Вот и все, — закончил Сонода.
— А зачем ему нужна была эта очная ставка, он не говорил? — спросил Фуруя.
— Нет, — развел руками Сонода.
— Кстати, этот пленный, согласившийся стать доносчиком, был казнен?
— Нет, — сказал Сонода. — Помощнику коменданта было не до него. Он ведь дал возможность пленным бежать…
— Как?! — Фуруя не мог скрыть удивления.
— Не до конца, конечно. Их схватили в тот момент, когда они пытались перелезть через заграждение. «Крыса» не побежал, сказал, что вывихнул ногу и не хочет их обременять собой. Помощник коменданта доложил в штаб, что предотвратил массовый побег пленных, и попросил разрешения казнить не только всех пытавшихся бежать, но и большую группу заложников, каждого из которых отобрал сам. Мы казнили их штыками, и это заняло весь день.
— А как была фамилия этого капитана, помощника коменданта лагеря, который так умело действовал?
— Капитан Юкио Фуруя, — последовал ответ.
Когда Стоукер вышел из здания парламента, Сонода сидел у него в автомобиле.
— Не скучали? — рассеянно осведомился Стоукер. — Вы мне пока не нужны. Можете отправляться домой.
Сонода неуклюже вылез из машины и побрел на остановку такси. Стоукер посмотрел ему вслед. Эта карта оказалась битой.
Конечно, появление Стоукера для Цюй Линя было шоком. Если бы Стоукер свел Сонода с сингапурскими журналистами, разразился бы скандал. Но ЦРУ ничего не выиграло бы от этого скандала. Пожалуй, визит Стоукера привел к обратным результатам.
Прощаясь с ним, Цюй Лин задержал его в дверях:
— Знаете, что я вам скажу. Я странным образом благодарен вам за визит. Вы помогли мне самому разобраться в своем прошлом. Я наконец понял, в чем я виновен перед самим собой, и это укрепило мой дух. Скажу вам откровенно: я буду отстаивать свои политические взгляды с еще большим рвением, чем прежде. Я осознаю теперь яснее свой долг перед народом и самим собой. Поэтому объясните тем, кто вас послал, что их старания будут напрасны.
Стоукер молча слушал Цюй Линя.