Странствия хирурга: Миссия пилигрима

Фабио простонал:

— Куда бы мы ни пришли, чума уже там! У меня такое ощущение, что мы окружены черной смертью со всех сторон. Лучше всего нам повернуть назад.

Витус нахмурился:

— Назад, к кустам с умершими от чумы разбойниками?

— Mamma mia,кирургик, что же нам делать? Не можем же мы торчать здесь, как кролики в ожидании удава!

— Идем дальше! — решил Витус.

И они тронулись в путь.

В третий раз за этот день путешественники почувствовали леденящее дыхание смерти уже под вечер. Им снова повстречался Арнульф фон Хоэ со своими благочестивыми последователями. Но как же сильно они изменились! От некогда многочисленной группы неистовых ревнителей осталась жалкая кучка. Из двухсот человек в отряде осталось не больше восьмидесяти, из которых большинство лежали в предсмертном жару на голой земле. Черная смерть настигла их. Между лежащими телами горели несколько костров. На них те, кто еще был здоров, пытались приготовить еду. Знамена, которыми флагелланты еще недавно так лихо размахивали, валялись в пыли. То же самое относилось к бичам. Лишь трое или четверо из оставшихся флагеллантов стегали себя ими, неутомимо и вопреки здравому смыслу. А в самом центре в полный рост стоял Арнульф фон Хоэ, неисправимый и одержимый, и пел во всю глотку.

Завидев Витуса сотоварищи, он оборвал песню и быстрыми шагами направился к ним.

— Стоять! — крикнул Витус голосом, не терпящим возражений.

Цугмейстер остановился, как вкопанный, шагах в тридцати, на миг лишившись дара речи. Однако быстро взял себя в руки, раскинул руки и запричитал:

— Разве я не предвидел все это, кирургик? Чума распространяется повсюду и рано или поздно уничтожит всех. Всех до единого, говорю я! Если только грешник не готов покарать сам себя, чтобы Всевышний смилостивился и спас его.

Вместо Витуса ему ответил Магистр:

— То, что бичевание не истина в последней инстанции, Арнульф, видно по вашим адептам. Надувательство все это, уважаемый! Самоувечье! Я знаю множество параграфов, по которым вас за это привлекли бы к ответственности.

— Взгляните на своих людей! — подхватил Витус. — Они умирают от чумы, хотя ревностно бичевали себя! И другие, не наказывавшие себя, тоже умирают.

Не успел Арнульф фон Хоэ дать достойный отпор столь неслыханной дерзости, как опять послышался голос Магистра:

— Ваше бичевание помогает от чумы не больше, чем горшочек варенья. Запомните это!

— Это… это просто… — Рот Арнульфа бессильно открывался и закрывался. — Это богохульство! Ересь! Гнусная инсинуация! Вы все одержимы дьяволом, все до единого! Так слушайте, чертово отродье, что вам скажет Арнульф, Бога почитающий и Богу преданный: не гоже человеку подвергать сомнению волю Господню. Он один распоряжается жизнью и смертью. Только Он излечивает больных, один Он, всемогущий, всевышний, всеведущий! Только Ему дарована власть миловать и сострадать, если мы веруем и служим Ему, Ему одному! И, ежели человек в своей ничтожности покорно несет свой крест, Он может смилостивиться над нами, а может и нет. Может радоваться нам, а может и нет. Может проявить милосердие, а может и нет. Может с радостью взирать на нас, когда мы бичуем себя…

— А может и нет! — сухо закончил Магистр.

— Что?! Дьявольское отродье, ты еще осмеливаешься тявкать?! — У Арнульфа выступила пена в углах рта, исступленная ярость застилала ему глаза. — Мы бичуем себя до смерти, дабы другие жили. Мы раскаиваемся и несем кару, мечемся в горячке, дабы Божьи дети обрели свободу, истязаем себя до крови, чтобы Всемогущий возродил рай на земле! Если кто-то из нас умирает, то делает это с ликованием, и раз, и два, и тысячу раз, дабы Господь смилостивился над ним. Flagellare necesse est!Бичевание, бичевание и еще раз бичевание необходимо! Чем больше человек бичует себя, тем ближе он к царству небесному! Он и все те, ради кого он принимает на себя страдания! Смотрите, дьявольская нечисть, как Арнульф фон Хоэ исполосовал себя. Смотрите, все смотрите! Арнульф желает этого!

В приступе безумия цугмейстер сорвал с себя рясу — и оказался в первозданном виде, каким его сотворил столь часто поминаемый им Господь. Предводитель флагеллантов был полностью обнажен, вся кожа его представляла собой сплошное кровавое месиво из ран, нарывов и синяков. В нем было что-то беспомощно-трогательное. Однако безумие сидело в нем слишком глубоко, он схватил кнут и на глазах путешественников начал беспощадно истязать себя. Хлыст звонко шлепал по истерзанному телу. Арнульф принялся пританцовывать, время от времени с его губ срывались ликующие вскрики. Удары становились все чаще и сильнее… Наконец он заголосил песнь флагеллантов:

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Вечно буду славить Тебя за то, что Ты содеял, и уповать на имя Твое…

У Витуса лопнуло терпение. Осенив себя крестным знамением, он потянул друзей за собой. Цугмейстеру было уже не помочь, разум окончательно оставил его.

День был воистину богат на события и переживания, и они двинулись дальше на запад, по направлению к Пьяченце. Идти, однако, было тяжело, мыслями все то и дело возвращались к Арнульфу и его пляске святого Витта [43] , слишком жива была в памяти картина умирающих флагеллантов.

43

Нервное заболевание, хорея. Характеризуется подергиваниями конечностей и мышц головы, напоминающими танец. По преданию, больные хореей чудесно излечивались у часовни Св. Витта в Цаберне (Эльзас).

Наконец Витус дал сигнал к остановке. Слева от дороги он облюбовал зеленую лужайку, окруженную группами деревьев. Свежая зелень так и манила путников сделать привал, и ничто вокруг не напоминало о чуме. Витус огляделся и предложил:

— Давайте разобьем лагерь на этой поляне. Место, по-моему, очаровательное. Кроме обитателей старого крестьянского дома там, вдалеке, здесь, кажется, ни души.

Магистр близоруко прищурился:

— Я лично не вижу никакого дома, но это и неудивительно без бериллов. Единственное, что я четко вижу, так это полное отсутствие леса, в связи с чем возникает резонный вопрос: где брать дерево для костра?

Витус поднес ладонь к глазам козырьком, чтобы получше разглядеть дом:

— Если не ошибаюсь, у крестьянина хороший запас дров у стены. Я пойду к нему и попрошу поделиться с нами.

— Это дело. Я пойду с тобой. А остальные могут тем временем позаботиться об устройстве лагеря. После всех ужасов сегодняшнего дня мы это заслужили.

Друзья отправились вдвоем к хижине. На пути им попался колодец. Судя по внешнему виду, колодезный журавль часто использовался, и, значит, там была вода. Они зашагали дальше и, очутившись у двери дома, постучали. Ответом им была тишина. Друзья вошли и тут же сморщили носы: зловоние было невыносимым. Витус крикнул:

— Есть кто-нибудь?

Никто не ответил.

Они огляделись. Дом был небольшой, и складывалось впечатление, что хозяева поспешно покинули его. Витус снова покричал, и вновь никто не ответил. Они продолжили осторожный осмотр. Помещений было всего три: две комнаты и чердак, на который вела деревянная лестница. Вскарабкавшись по ней, друзья прошлись по скрипучим половицам. Запах стал еще резче. В углу они обнаружили соломенную лежанку. Она была пуста, но рядом лежал целый ворох использованных повязок, от которых и исходил смрад: все они были пропитаны гноем. Магистр хотел подойти ближе, но Витус остановил его:

— Не надо, сорняк. Кто знает, какие миазмы таятся в холстине…

— Вероятно, ты, как обычно, прав. — Маленький ученый отпрянул назад. — Прости меня, Господи, но в этой кровати явно кто-то умер. И я не рвусь узнать, отчего.

— Я тоже не горю особым желанием. Тем более что мимо нас только что прошмыгнула пара малюсеньких глазок. — Витус потащил приятеля вниз по лестнице. — Согласись, нам здесь нечего делать. Пошли.

Когда друзья покинули дом через заднюю дверь, Магистр с облегчением вздохнул: