Страшен путь на Ошхамахо

…добных эпизодов я мог бы привести еще немало. A propos [118] , когда я вынул часы, чтобы посмотреть который час, мои проводники сгрудились вокруг меня и с изумлением разглядывали диковинную, по их мнению, вещь. Особенно их поразило тиканье часов. Туземцы воспринимали это «нюрнбергское яйцо» как живое существо и спрашивали, на каком языке оно говорит [119] . Потом у меня еще допытывались, есть ли в тех краях, откуда я родом, луна и светит ли там солнце. Польше всего, однако, местное туземное население занимал мой белый напудренный парик, завитой в мелкие букли. Они то и дело с меня «снимали волосы» [120] и надевали снова…….. [121]

118

32. A propos — кстати (франц.).

119

33. Ходовая черкесская шутка тех времен, принимаемая иностранцами за чистую монету. Могли также спросить, сколько ног у заморских лошадей и не ядовиты ли там кошки.

120

34..Жаль, что не вместе с головой.

121

35..Обрыв рукописи.

Постель состояла из аккуратно сшитых вместе бараньих шкур, лежащих на кожаном матрасе, набитом сухими ароматными травами. Одеялом также служили сшитые шкуры, и подушка из тонкой кожи была туго набита шерстью. Удивило меня и то, что каждый вечер на подушку нашивался свежевыстиранный лоскут белого полотна — в том месте, где кладут голову. Не успевал я утром встать, как всю постель разбирали и выносили во двор, где ее развешивали на подпорках, похожих на те, что применяют наши красильщики для просушки тканей. Чуть ли не с самого рассвета к моему временному жилищу стекались любопытные туземцы. Кто хотел просто поглазеть на меня, кто стремился пощупать сукно моего камзола и при этом попытаться незаметно оторвать пуговицу. Многие с помощью энергичной жестикуляции зазывали меня в гости. Мальчишки указывали пальцем на мою треуголку и покатывались со смеху. Старшие на них прикрикивали и швыряли в убегавших дьяволят комками сухой грязи. Не было отбоя от желающих затеять со мной меновой торг. Кстати, один мурза отдал мне хорошую вьючную кобылу за маленькую подзорную трубу и два талера (в московских копейках) [122] . А знаменитый кабардинский кинжал в ножнах черненого серебра с филигранным узором я выменял на простую оловянную кружку [123] , какие у нас в городе стоят гроши. Для них обыкновенные стеклянные бусы….. [124]

122

36..Копейки тогда были и серебряными.

123

37..Обманывать детей — самое верное дело.

124

38..Обрыв рукописи.

Черкесия и Кабарда заинтересованы в получении ружейных стволов, различных частей конской сбруи, удил и подков с гвоздями, седельных ленчиков тебеньков, хотя все это здесь прекрасно умеют делать и сами, однако не всегда делают из-за нехватки хорошего сырья. Так же охотно они покупают, вернее, выменивают луки и стрелы, порох, железо в брусках и полосках, всевозможные ткани — персидскую камку, ситец, кисею для женских окрывал, ленты, галуны и прочее, следует иметь в виду и многочисленные мелочи: иголки, наперстки, гребни (самшитовые и роговые), растительные краски, пряности, мокко, изюм, маслины и — не забыть бы — мыло. Они неохотно пользуются тем мылом, что делают крымцы из бараньего и бычьего жира, так как оно хотя и неплохо отстирывает белье, но оставляет после себя, неприятный запах. За настоящее они ничего не жалеют. Теперь о тех товарах, которые адыги могут поставлять в изрядных количествах [125] . Во-первых, шерсть, причем обязательно мытая и хорошего качества. Тысячи красных бычьих кож! Ежегодно тысяч пять кинталов [126] превосходного меда! Далее — огромное количество воска. Не менее четверти миллиона шкур куницы, лисы, волка и медведя — вот где настоящее богатство! Полмиллиона ежегодно — шкур бараньих. Это тоже золотое дно! Не стоит сбрасывать со счетов и сотню тысяч пар бычьих рогов. Наконец о кабардинских лошадях. Они ценятся чрезвычайно. Особенно известными являются породы sholoc и hara [127] . Бывает, за одного скакуна дают по восемь рабов. А сами же адыгские рабы, как уже писал я ра…… [128]

125

39. Вот где наш Пфефферкопф сел на своего конька!

126

40. Кинтал — около 62 килограммов (тур.).

127

41. Наверное, шолох и хоара.

128

42..И хорошо, что обрыв рукописи, а то уж очень мерзко читать откровения «просвещенного европейца», который не постеснялся бы погреть свои нечистые руки даже на торговле людьми.

Теперь я перехожу к заключительной части своего послания: она, кстати, заслуживает внимания не меньше остальных частей, ибо, как говорят эти надменные вездесущие британцы, last, not least, последнее по счету, но не по важности.

Возвращаясь к вышесказанному, я вновь хочу напомнить о скорой возможности дать этой красивейшей и богатейшей земле настоящего хозяина. Кто успеет раньше, тот и будет иметь самый большой гешефт. Опоздавшему на званый пир достаются одни объедки. Уже сейчас надо подумать о тех людях, которые возьмут на себя бремя управления и торгового посредничества. Надо готовиться к тому, что губернаторское место в Азове будет занимать не Pedyr-pasha [129] , а опытный, знающий и решительный европеец. Дорогой друг Иеронимус! Твой долг сейчас perfas et nefas [130] донести мою idee fixe [131] до сильных мира сего — до влиятельнейших коммерсантов и военачальников нашего любимого faterland, а в конечном счете — и до нашего обожаемого монарха [132] . Надеюсь, сильные мира сего — особенно если они еще и справедливы — ценят мое усердие по достоинству и honoris causa [133] , за неустанные труды свои я буду соответствующим образом вознагражден. Я желал бы для себя…. [134]

129

43..Педыр-паша — это, наверное, царский губернатор Федор Апраксин.

130

44..Правдами и неправдами (лат.).

131

45..Навязчивую идею (франц.).

132

46. Это против его, Пфефферкопфа, обожаемого монарха сейчас воюет другой монарх, которому Пфефферкопф служит.

133

47. За заслуги (лат.).

134

48. Из-за очередного пропуска в рукописи мы так и не узнаем, что же именно желал для себя рыцарственный Пфефферкопф. Можем только предполагать, что желал он немало.

…онченное и даже запечатанное сургучом послание раскрыл снова и теперь собавлю еще несколько страниц. Делаю это из-за вынужденной задержки по пути к морскому побережью. Лишь одному господу богу известно, сколько часов, а то и дней, придется мне еще сидеть на этой крошечной сырой полянке, окруженной непроходимыми зарослями терновника. Из целого десятка сопровождавших меня людей со мной остался один-единственный. Он прорубил в колючей чаще просеку к полянке, затем, когда мы имели на травянистый островок лошадей, он взял подрубленные у самого основания кусты и вновь водворил их на место, сделав тем самым проход в зарослях совершенно незаметным. Это называется у туземцев «зашить тропу».

Скверная история, в которую я влип, как шмель в горячую патоку, началась таким вот очень обычным для здешних мест образом. Когда мы проезжали равнинным редколесьем по берегу какой-то реки, то столкнулись с бандой конных головорезов, которая значительно превосходила по численности [135] . Но самое ужасное то, что главарь встречной банды оказался кровником нашего достойного предводителя, чтоб ему в преисподней было потеплее! Наш мерзавец успел выстрелить первым и навсегда избавил своего врага от сует повседневной жизни, зато что началось потом! О, святая дева Мария! Что началось потом! Мой так насыпаемый кунак мог торжествовать по поводу гибели кровника не более минуты — ему просто снесли голову, причем так быстро и ловко, что он не сразу это заметил и еще футов сорок, пока не свалился наземь, скакал верхом без головы. Резня шла ожесточенная и беспощадная. И с той и с другой стороны было уже по нескольку убитых, когда нас загнали в реку. Посреди стремнины вода доходила лошадям до половины брюха. Несколько ретивых всадников из неприятельского отряда бросились в реку и, размахивая клинками, сходясь с нами вплотную, мешали переправиться на тот берег. Остальные головорезы, устрашающе гикая, перезарядили ружья и стали целиться в меня и моих проводников [136] . Еще несколько трупов (или тяжелораненых людей) с гулким всплеском низвергнулись в воду. Крепко досталось и некоторым нашим преследователям.

135

49. Очень любопытно: «другая банда превосходит нашу». Что это такое? На шутливую иронию не похоже. Проговорился от волнения? Неужели решил поучаствовать в грабительском набеге?

136

50. Теперь снова «проводники».

На тот берег мне удалось перебраться первому и там я не щадил коня. Попозже меня нагнал пожилой джигит, единственный из нашей команды оставшийся (кроме меня) целым и невредимым. Этот устрашающего вида старикан, со злой и хитрой физиономией, испещренной десятками шрамов, в рукопашной схватке был самим дьяволом. Наверное, потому-то он и остался живым до сих пор. И все же поразительно — как при жизни такой его не зарезали гораздо раньше! Итак, мы сидим среди зарослей терновника и боимся пошевельнуться. Нас ищут. Мы слышим, как негодяи перекликаются, как ржут их лошади. Наши кони помалкивают, не отвечают. Приучены. Чувствуют, когда хозяева не хотят выдавать свое присутствие. Настоящие бандитские лошади. Стоит пасмурная осенняя погода. Ноги у меня мокрые: я набрал полные ботфорты воды. Один сапог так и остался в реке [137] . Теперь я продрог и, кажется, подхватил насморк. Что же делать? Вот уж действительно (ve vic…) [138] дело — дрянь.

137

51. Теперь понятно, почему у того черкеса хранился только один сапог!

138

52. Эти латинские буквы были зачеркнуты. Наверное, нашему рыцарю стало не до латинизмов и прочих броских фраз, нахватанных им из разных языков. А впрочем, он, наверное, хотел вспомнить крылатые слова vae victis! — горе побежденным!

Даже костер нельзя разжечь.

С этого островка посреди терновых джунглей видны лишь облака да верхушки высоких деревьев — лес тут погуще, чем у реки. Виден шагах в трехстах отсюда и одинокий утес с плоской вершинкой — кажется, это та самая гранитная скала, мимо которой мы проезжали за пару минут до роковой стычки.

Только что преследователи проскакали совсем рядом с нашим убежищем. Был слышен не только топот копыт, но и дыхание лошадей. Конечно, этих абреков интересует не разбойничья рожа моего спутника, а непосредственно моя скромная персона. Уверены, конечно, что тут найдется чем поживиться. О, мой бог! Когда же им надоест и они уйдут? [139] Найти нас, правда, так же трудно, как пару мышей на огородной грядке. Главное, нам нельзя и носа отсюда высунуть. Холодно. Слякотно. На душе — будто крысы нагадили [140] . Кончаются чернила в моей старой бронзовой чернильнице, всегда висящей на поясе. Перо приходится обмакивать чуть ли не после каждого слова… Что это?! Святители небесные! Не оставьте, защитите раба вашего преданного! Какой-то абрек стоит на вершине утеса и указывает рукой в нашу сторону… [141]

139

53. Все равно найдут.

140

54. Хоть о мертвых не говорят плохо, но так ему и надо, нехорошему человеку.

141

55. Конец рукописи.

ХАБАР ТРИНАДЦАТЫЙ, утверждающий, что, Если на белом поедешь коне, На себе привезешь белый волос

Уорк, стоявший возле Кубати, выронил охапку дров и в растерянной задумчивости сел на мокрую речную гальку. Другой шогенуковский прихвостень — Зариф, щедро наделенный аллахом богатырской силой и неустрашимостью, быстро перебрался вброд через ручей и начал карабкаться вверх по каменистой круче, то и дело срываясь со склона и скатываясь вниз.

Забегал взад-вперед по берегу речушки и возбужденный Джабой Келеметов, однако не решался войти в воду.

Алигот-паша требовательно выкрикивал какие-то приказания пополам с грубой бранью.

Шогенуков, жалевший, что он вначале оказался таким несдержанным, теперь молча кусал ногти и пытался унять мелкую дрожь. Он яростно сверкнул желтыми своими глазами на сидевшего у ручья уорка и повелительным жестом указал на скалу. Тот испуганно помотал головой и резво пополз на четвереньках подальше от князя. Алигоко выхватил пистолет из-за пояса. Уорк вскочил на ноги и бросился бежать вверх по ручью. Вдогонку ему грянул выстрел. Уорк, не останавливаясь, бежал дальше и вот уже он скрылся в чаще прибрежных кустарников.

Его никто не преследовал. Да было сейчас и некому это делать.

— Ответишь мне, предатель! — крикнул Вшиголовый. — Весь твой род…

Но тут на князя накинулся Алигот-паша.

— Что за скоты твои люди! — брызгал слюной сераскир. — Одни бегут, другие не могут на камень залезть! А ты что мельтешишь перед глазами! — заорал наша на Келеметова. — Слушай сюда, бараний таубий! Давай… Это… живо на тот берег и вместе с тем олухом заходите сбоку скалы и лезьте! Ну!

Как прирожденный горец Джабой сразу определил ют участок склона, по которому взобраться на гребень обрыва было бы не очень сложно. И он, человек грузный и, казалось бы, неуклюжий, довольно легко полез по склону, осторожно минуя глинистые осыпи и недоверчиво обходя камни, которые грозили обрушиться. Последний из шогенуковских подручных, оставшийся при своем господине, встал после очередного падения и полез за Келеметов.