Страшный суд
Шрифт:
Чурается роскоши и комфорта? Ну и что здесь плохого… Я сам всегда был за умеренность в быту — в пище, в одежде, в житейских удобствах.
Предпочитает шубам легкую одежду? Молодец, не парит собственное тело, закаляется… А что?
Предпочитает бегать, а не ходить? Стремителен и неукротим в действиях? А разве ты сам, Папа Стив, не таков в обыденной жизни? Ну то-то… Наверное, и в тебе есть нечто суворовское, потому Александр Васильевич и раздражал тебя поначалу…
— А власть? — спросил я полководца, наливавшего себе вторую чашку чая. — Власть вам нравилась, Александр Васильевич?
Как вы к ней относились, к власти?
— Целесообразие
Такая власть целесообразна, сударь. Другой не приемлю… Когда взошел на престол император Павел Первый, мне стоило лишь поддержать его введения в войсках — и я сохранил бы власть. Но я видел нецелесообразностьпавловских реформи открыто заявил об этом. Результат вам, надеюсь, известен.
Результат, конечно, не был для меня секретом. В 1797 году Суворова отставили от службы и сослали на два года в родовое имение с обязательным полицейским надзором. Потом были итальянский и швейцарский походы — лебединая песня Великого Ратника Земли Русской.
— Значит, власть — это целесообразность, — скорее утвердительно, нежели спрашивая, промолвил Станислав Гагарин.
— Ни на что иное употреблять власть не должно, — кивнул Александр Васильевич.
— А кому определять сию целесообразность? — дотошно выспрашивал я. — Ведь политической целесообразностью можно и расстрел собственного парламента из танков оправдать… Что определяет поступки властителя?
— Совесть, — сказал Суворов, — и токмо забота о принесении пользы Отечеству.
Тон Гитлера был сухим и категоричным.
— Выясняете его намерения, — сказал фюрер, — и если наши предположения верны, ликвидируйте безумца.
«Ну и миссию мне подобрали, — чертыхнулся про себя Стас Гагарин. — С шизиками разбираться… То сумасшедшего хохла пришлось нейтрализовать, то не менее свихнувшихся самураев сбрасывать с Кунашира… Теперь вот еще один чиканутый на мою голову! А надо, парень, надо… Теперь уж такая у тебя доля, дружище: выручать матушку Россию. Других обязательств в жизни твоей, увы, не осталось».
Промелькнула мысль о том, что есть теперь у него и Вера, но мысль не задержалась, ускользнула, и Стас не пытался даже удержать ее, заставив себя быть повнимательнее к инструкциям Гитлера.
— Вас подведут к нему вполне логично, — объявил фюрер. — Тут и комар носа не подточит… Ваша задача — войти в полное доверие к майору. Установите его намерения — решение примете сами. Вы и судья, молодой человек, и палач. Это понятно?
— Куда уж яснее, — проворчал не по-уставному недавний еще штурман Мурманского тралфлота. — Теперь о деталях, пожалуйста, партайгеноссе фюрер…
История была трагической.
Майор одного из прибалтийских гарнизонов угнал стоявшую на боевом дежурстве подвижную ракетную установку класса «земля-земля».
Заряды у двух мощных ракет были обычными, но опасность от этого не казалась меньшей, ибо по агентурным данным майор Анатолий Сидоров намеревался взорвать украденными ракетами Игналинскую АЭС, расположенную в Литве.
— Его семью — мать, жену и троих ребятишек — безжалостно расстреляли болотные волкив Нарве, — внешне
бесстрастным тоном сообщил Стасу Гагарину фюрер. — Сознание бедняги не вынесло тяжкого испытания… Потому майор и решил отомстить всем прибалтам сразу…— Но ведь в прибалтийских районах добрая половина жителей русские! — вскричал молодой штурман. — Разве это неизвестно безумцу?
— На то он и безумец, чтобы не видеть в собственном чудовищном раскладе сего обстоятельства, партайгеноссе, — в элегической манере, которая уже раздражала импульсивного Стаса, проговорил Адольф Гитлер. — Когда палец лег на спусковой крючок, надо стрелять, дружище, а не цитировать старого хрыча Фрейда и Карла Юнга. Словоблудие побоку, в действии — все!
— Андестэнд? — спросил он вдруг по-английски.
— Андестэнд? — проворчал молодой Гагарин. — Чего тут не понять? Не впервой нам действовать, дорогой товарищ, ужо справимся с Божьей помощью…
— На Бога надейся, а сам не плошай, — улыбнулся фюрер. — Слушайте сюда, — сказал он.
Майор Анатолий Сидоров по внешним признакам впечатления безумного человека не производил.
И то, что взрослый мужчина, кряжистый и рослый одновременно, зарыдал вдруг, как ребенок, когда принялся рассказывать о ребятишках, погибших в Нарве, вовсе не говорило о больной психике одержимого стремлением отомстить потрясенного личной трагедией бедолаги.
«Да и безумец ли сей человек? — не раз и не два размышлял Стас Гагарин, общаясь в эти тревожные дни с майором. — Украсть ракетную установку, угнать ее бесследно и схоронить в перенаселенных краях — такое не под силу и рядовому интеллектуалу… Безумие его в несоразмерности отмщения… Виновны в гибели семьи майора несколько подонков, а наказать Анатолий хочет миллионы людей».
Конечно, пришелец из шестьдесят восьмого года осознавал, что подобный расчет к Сидорову тоже неприменим. Это для тебя, не ставшего жертвой избиения в Нарве, действия мстящего майора, так сказать, неадекватны.
А что такое для униженного и оскорбленного русского человека остальной прибалтийский мир, если последний уничтожил то, чем жил несчастный Сидоров, увы… Мир самого Анатолия перечеркнут навеки. Надо его глазами увидеть случившееся в Нарве, его, Сидорова, сознанием воспринять оскорбительные и несправедливые выкрики «мигрант» и «русская свинья»!
И в каком масштабе сочетать личные потери майора и тот ущерб, который готовится майор нанести потерявшему в глазах Сидорова право на жалость и пощаду прибалтийскому народу?
…По проселочной лесной дороге Анатолий Сидоров загнал закрытую брезентом установку в дальнее охотничье хозяйство, о котором знал, что егерь повез молодую жену на родиныв районный центр. Чтобы перенацелить пару ракет-близнецов на новый объект, майору требовалось некоторое время, и лучшего места схорониться от преследователей, а похитителя искали уже повсюду, Анатолий Сидоров и выдумать не мог.
Кстати говоря, те, кому следовало денно и нощно бдить, спохватились преступно поздновато, дали роковую фору мстителю-безумцу. А что там говорить! В самой России армия пребывала в разнузданном состоянии, генералы забивали себе головы лихорадочными поисками новых коммерческих структур, куда бы можно подставить фиктивно родичей и через них, распродав военное имущество, не гнушались приторговывать и закрытой информацией, сбывая ее в невинных якобы переговорах за чашкой виски заезжим американским советникам и экспертам.