Страсти Евы

– Финкельштейн, сукин сын, я тебя четвертую!
–  зло рычит он, видимо, углядев в препарате имя его распространителя.
–  Больше не пей эту дрянь. Таблетки не прошли тестирование и в продажу не вышли. Тебе лучше, ангел мой?

Принудительная очистка организма полностью доказала эффективность. У меня даже голова просветлела. За отсутствием каких-либо средств гигиены я снимаю пояс от чулок и привожу им себя в порядок.

– Значительно, - стыдливо проговариваю я.
–  Извини, что доставила тебе столько хлопот.

– Чтобы я больше этого не слышал!
–  грозно отрезает Гавриил.
–  Что естественно, то не безобразно. Забудь о прошлой жизни. Выродок Спенсера заплатил жизнью за все, что сделал с тобой и твоей психикой.

Первого января вся мировая пресса изобиловала заголовками: «За день до Нового года двадцатилетний сын мультимиллиардера Спенсера Уайта скончался от передозировки героина на своей яхте у берегов Сицилии».

С колоссальным трудом я возвращаю челюсть на место:

– Ты убил его?

– Не велика потеря, Ева, - невозмутимо вносит ремарку Гавриил.
–  Этот сукин сын при жизни кололся и совокуплялся со всеми подряд, избивая и насилуя еще совсем молоденьких девочек и мальчиков Он, мать его, швырялся деньгами из казны Ордена направо и налево. Узнав о том, что он тебя унизил, я сделал ему предложение, от которого нельзя отказаться. Он струсил и свел счеты с жизнью. Теперь Люк Уайт мой вечный должник.

Сколько мертвых душ на счету у Гавриила, раз он так непринужденно беседует о столь ужасных вещах? Впрочем, лукавить я не буду - заступничество мне более чем приятно, хотя способы у моего любимого мужчины по-волчьи жестокие.

– И какое предложение ты сделал «постельному клопу»?

– В служении мне наемником от него будет больше прока, - просто пожимает плечами Гавриил и стягивает с себя мотоциклетную куртку, под которой остается черная футболка с кроткими рукавами.
–  Одевайся, ангел мой. В пяти минутах ходьбы наискосок есть Врата. Мы переместимся туда, где я оставил свой мотоцикл.

Он легко подхватывает меня на руки и разворачивается в сторону леса.

ЛЕС!

– Остановись!
–  взмаливаюсь я.

– Что не так, Ева?

– В лесу живут они….

Исподлобья Гавриил награждает меня странным взглядом, но скорость шагов не уменьшает:

– Ангел мой, ну какие еще они?

– Мертвецы!

В какой-то степени я понимаю как, должно быть, глупо звучат мои слова.

– Уверен, что они – это плод твоего разыгравшегося воображения из-за таблеток, - с рутинным скептицизмом подчеркивает Гавриил и смело заходит в лес.

– Если они поужинают нами, в этом будешь виноват ты.

– Не бойся, они не посмеют нас тронуть.

– Ага, значит, ты их все-таки видел!
–  в смятении ловлю я его на слове.

Гавриил закатывается громким хохотом, откидывая голову назад. Эхо его низкого голоса пролетает по лесу, как четверть часа назад «задушевное песнопение» безглазой утопленницы.

– Очень смешно, - неулыбчиво виню я его, несмело озираясь вокруг.

Окаянный лес обволакивает обманчивая благодатная тишина. Загустелый пластинчатый туман прибился к бугристым низменностям. Между тем Гавриил настолько уверено шагает по лесной просеке, что сквозь мою всепронизывающую панику возникает вопрос: как лес вообще может оживать? Действительно, возможно «оживление» только под воздействием побочных эффектов.

По диагонали мы пересекаем опушку и покоряем вершину холма с Вратами. Сверху панорамой открывается идущее на покатом склоне кровавое побоище. Войска Благородных Отцов значительно сократились в численности. В серединке засеянного трупами пригорка на мечах бьются между собой Герман Львович и полковник Уилсон.

– Они поубивают друг друга, - оловянными глазами смотрю я на две ожесточенно сражающиеся фигурки.
–  Нужно что-то сделать.

– Я не могу принять чью-либо… - предложение Гавриил не заканчивает, потому что Герман Львович отсекает голову полковнику Уилсону.

Дальнейшие действия происходят одним кадром в режиме рапидной киносъемки. Отчлененная от туловища голова полковника Уилсона катится по уклону, подпрыгивая на кочках, и прибивается к сапогам какого-то выжившего воина. Нет, не просто воина. Его имя Бобби. С огненной местью в глазах он кидает меч копьем в возликовавшего Германа Львовича, пронзая его насквозь. Мироправитель рода Гробовых скатывается кубарем к отрезанной голове мироправителя рода Уилсонов. Кинопленка обрывается, и атмосферу заполняет абсолютная тишина.

Бобби замечает на вершине холма окаменевших от шока нас с Гавриилом.

– Гробовой!
–  разрывает панихидное молчание его обезумевший возглас.
–  Я отмщу за отца!

– Их обоих свела в могилу алчность, Уилсон!
–  инквизиторским тоном парирует Гавриил, не дрогнувший ни на мгновение.

За резким заявлением я жду, что Бобби обольет его грязью с головы до ног, но вместо словесной баталии он отчужденно и неподвижно смотрит на меня:

– Ева, ты выбрала порождение зла! Смерть - только начало!

Я не знаю, что и сказать. Теперь мы по разные стороны баррикад. Гавриил сжимает челюсти, тоже не роняя ни единого слова. Сказать нам ему попросту нечего, как и друг другу. Мы оба знаем, что мои соболезнования придутся не к месту. Герман Львович готовил мое убийство и убийство Никиты, а может быть, и убийство самого Гавриила. У них с отцом было столько же взаимопонимания, сколько у кошки с собакой. Что творилось в голове у Гробового-старшего, история умалчивает.

Со мной на руках Гавриил проходит сквозь Врата, перемещая нас на проселочную тропинку. В пешей доступности от трассы у молодого дубка мы отыскиваем его припрятанный мотоцикл.

– Детка, готовься к необычной позе, - с лукавой ухмылкой заносит он ногу за сиденье и усаживает меня на колени лицом к себе.
–  Мотоцикл рассчитан на одного, так что прижмись ко мне, обхвати ногами за пояс и поставь стопы на багажник. Руки на спину. Вот так… умничка.

Равномерно распределяя вес на бедрах Гавриила, я скольжу ягодицами по гладкой коже его брюк:

– Что-что, а необычная поза мне нравится.

– А мне-то как нравится необычная поза… - хриплым голосом отмечает он, довольно похлопывая меня по попе своей большой ладонью в черной обрезной перчатке.
–  Крепко держись руками и ногами. Готова?