Страсти Евы

Чтобы лучше слышать, я тихонечко высовываю ухо в приоткрытую дверцу, ну а чтобы лучше видеть, чуть отодвигаю тюль.

– …Твою мать, я был достаточно терпелив к лживой суке!
–  зло шипит Гавриил Германович в трубку.
–  Я четвертую гребаную тварь, коль скоро увижу в имении! В другой раз ты ей не поможешь!

И надо же такому случиться, сквозняком вытягивает на террасу тюль, на что Гавриил Германович резко оборачивается. Взывая к Небесам не уличать меня в подслушивании, я скрываюсь с места преступления.

– Госпожа Воронцова!
–  громовой голос за спиной заставляет меня подпрыгнуть, и мой пульс тоже.

Со скрещенными на груди руками Гавриил Германович возвышается посреди кухни. Белый тюль позади него владычественно развевается белыми крыльями архангела, пришедшего за моей маленькой грешной душой.

– Вы что-то хотели от меня, Гавриил Германович?

– Очень может быть, - молвит он, не меняя позы, но на его губах появляется трудно различимая улыбка.
–  Что именно Никита рассказал вам о трехлетии?

– Э-э… он сказал, мы с вами весело проводили время, - неловко жмусь я, атакуя ногтями ладонь.
–  Вы разрешали себя мучить. Вы были моей… куклой.

– Я сделал себя вашим рабом, - корректирует он мой ответ и заинтересованно направляется к подоконнику, где поселилась уменьшенная копия виноградный лозы.

– Почему вам захотелось сделать себя моим рабом?
–  с волнением задаю я основной вопрос, следя за его вальяжными перемещениями по кухне.

Гавриил Германович посылает мне глубокомысленный взгляд, вероятно, окунаясь в свои воспоминания.

– Не мог отказать ангелочку с такими доверчивыми карими глазками… Мы с вами играли в доктора и больного. Вы уже тогда хотели быть врачом. Мне нравилось кормить вас из ложки шоколадом. В другой занимательной игре вы мазали шоколадом мое лицо и слизывали… Было очень трогательно. Вы меня умиляли.

Из-за повисших в воздухе слов на кухне становится непривычно тихо. Я гляжу на него во все глаза, как будто набрала в рот воды. Он что, правда только что это сказал?

– В моих непреложных правилах есть один важный пункт насчет любопытства, - надменно кривит уголок губ Гавриил Германович, уводя разговор в другое русло.
–  Я наказываю за плохое поведение любопытных нимфеток, сующих нос не в свое дело.

Я краснею до корней волос и в сердцах всплескиваю руками:

– Это совсем не то, что вы подумали. Я рассматривала свой дендрарий, который, как вы заметили, облюбовал тот подоконник.

С выражением именитого кинорежиссера Гавриил Германович критикующе качает головой:

– Ваше искупление с бездарной актерской игрой никуда не годится.

Теперь публике предоставляется возможность наблюдать, как он отщипывает от собственного подарка виноградинку и ловко отравляет в рот.

– Урожай с южной стороны будем собирать недели через две. Сейчас опробуем с северной.

– Прекратите объедать мой дендрарий!
–  топаю я ногой, нервозно сдергивая с себя очки и снова водружая на нос.
–  Гавриил Германович, вы, как я погляжу, забавляетесь. Мне уже не три года. Я вам не компания для развлечений. Шоколадом вас обмазывать и слизывать не буду. Даже не мечтайте. С вашими правилами мои жизненные принципы не сходятся.

Гавриил Германович вонзается мне в глаза горящим взглядом:

– Ваша заповедь о власти секса очень даже сходится с моими правилами.

– Заповедь к вам не относится, - огрызаюсь я и моментально жалею, потому что с коварной грацией снежного барса он делает шаг навстречу.

– Дразнить меня неблагоразумно, дерзкая нимфетка.

– Я не нимфетка, - возмущенно отзываюсь я, пятясь назад.
–  Я уже выросла.

– И ваше созревание чертовски осложнило мою жизнь, - томно опускает он взгляд на мой приоткрытый рот, продолжая опасно приближаться.

– Игры в доктора со слизыванием шоколада отменяются, - со слабым брюзжанием отступаю я, отыгрываясь ногтями на затерроризированной ладони.
–  Вам нужно смириться. У вас получится. Вы - джентльмен.

Гавриил Германович плотоядно обнажает белоснежные зубы и в предвкушении чего-то недоброго наступательно шагает вперед. Мое сердце колотится в одержимом ритме барабанов гаитянских жрецов вуду. Отступать мне больше некуда - поясница упирается в стоящий позади обеденный стол. Гавриил Германович не церемонясь хватает меня за талию и укладывает прямо на столешницу, по ходу дела профессиональным движением коленом раздвигая мои ноги и разводя по сторонам руки.

– Я не джентльмен, - ставит он меня перед фактом во время того, как его потемневшие глаза хищнически любуются моей растерянностью и беспомощностью.
–  Ты распята на алтаре живущим во грехе зверем с примитивными инстинктами. Я питаюсь, работаю двадцать четыре часа в сутки и трахаюсь. Воистину сейчас я испытываю страстное желание свесить твою прелестную головку с алтаря и провести с дерзким ртом воспитательную иррумацию [2] .

2

От лат. «irrumare» - засасывать. Разновидность орального сношения, при котором совершаются активные фрикции половым членом в ротовую полость, горло и глотку пассивного партнера.

Наши взгляды вгрызаются друг в друга: мой - беззащитной жертвы с мольбами о пощаде, его - голодного зверя, обещающего, что пощады не будет.

– Дотронься до меня, Ева, - интонацией обольстителя шепчет он, освобождая мои запястья от своих «наручников».

Собственный мужской запах Гавриила Германовича влечет меня, как сильнодействующий афродизиак. Не теряя зрительного контакта, я нерешительно делаю то, о чем долго мечтала: запускаю пальцы в его волосы.

Они прямые, густые и жестковатые. Пропускать их сквозь пальцы - сплошное удовольствие. Мне безумно нравится вдыхать их соблазнительную свежесть: вволю разгулявшегося на степных просторах осеннего ветра и почти выветрившегося дорого одеколона.

– Тебе все так же хочется касаться меня… Ева?
–  снова пробует он на вкус мое имя, как будто в трех буквах спрятан секретный ингредиент.

– Мне очень хочется касаться… вас, Гавриил Германович, - честно отвечаю я, но из-за существенной разницы в возрасте не решаюсь перейти к неформальному обращению.

– Поиграй со мной в одну занимательную игру для взрослых?

Я сглатываю обильную слюну, чувствуя себя той самой Евой перед грехопадением в момент, когда вероломный Люцифер предлагает познать мир неведомых доселе ощущений.

– В к-какую?

– В мистерию на столе с телесным контактом.

Гавриил Германович заманчиво и безобидно трется носом о мою щеку, но выделяющийся шрам у него на скуле от прильнувшей крови кричит о его хищной сущности, что только усиливает символичность мизансцены грехопадения.

– Ты сможешь дотрагиваться до меня везде, где пожелаешь. За исключением лица. Взамен я буду прикасаться к тебе, избегая мест, которые больше всего хочу. Не буду скрывать, твои отвердевшие соски так дерзко торчат сквозь тонкую майку, что я хочу за них укусить. Воистину с трехлетия ты мне здорово задолжала, Ева.