Страсти ниже плинтуса

Словно прочитав мои мысли, мой, с позволения сказать, папочка понурился и виновато проговорил:

— Я понимаю, что не был для тебя настоящим отцом... то есть никаким отцом не был... но меня много лет не было в России, меня отправили с важным заданием за границу, и я никак не мог с тобой связаться...

«И денег не мог прислать?» — подумала я.

Подумав о деньгах, я вспомнила ту историю, когда нам срочно понадобились деньги на квартиру и тетя Галя отправилась за этими деньгами... Она ходила к нему, к моему папочке, и выпросила денег.

Значит, папочка врет. Во-первых, он был в России, больше того — прекрасно знал, где я живу, и знал, как у нас с теткой плохо с деньгами. И даже не собирался помогать. Тетя выцарапала у него деньги со страшным трудом и с унижением — так, что потом напилась, единственный раз на моей памяти.

И еще одно.

Он знал тетю Галю в лицо, не мог не знать. Встречался с ней хотя бы тогда, когда она пришла к нему из-за денег. Было это... так, дядя Витя умер шесть лет назад, тогда сразу и началась история с квартирой... А сегодня «папуля» назвал Веру Анатольевну Галей... якобы был с ней незнаком...

Значит, он действительно врет.

Только вот интересно — зачем? И я преодолела первое побуждение.

Побуждение это было — немедленно встать, швырнуть ему в лицо солонку или перечницу, наорать как следует и уйти. Причем совершенно не важно, сидел ли передо мной мой настоящий отец, который в свое время встречался с моей матерью и сделал ей ребенка, то есть меня, либо же какой-то посторонний мужик пудрит мне мозги с одному ему ведомой целью.

Так бы я и сделала, если бы я была такой, как прежде. Это было в моем духе — сначала действовать, а только потом думать.

Но со мной что-то произошло за последние дни, что-то во мне изменилось. Во мне проявилось что-то от тети Гали, моей рассудительной тетки. Я преодолела первый порыв и осталась сидеть, решив, что запустить в своего неожиданного папочку чем-нибудь тяжелым всегда успею, а для начала попробую выяснить, что ему от меня понадобилось.

Тем более что к нашему столу приближался Тофик с подносом, на котором красовались шашлыки, распространяющие умопомрачительный запах, и чашка кофе для моего папочки.

Так что для начала хотя бы поем.

Кстати, если уж я решу чем-нибудь в него запустить, чашка кофе по-турецки очень для этого подходит.

Я впилась зубами в шашлык и прямо застонала от удовольствия. Только теперь я почувствовала, как от голода скрутило все внутренности. Когда же я ела последний раз? До сих пор мне было не до того, столько навалилось неприятностей...

Проглотив кусок мяса, я нанизала на вилку кружочки огурцов и помидоров и скосила глаза на папочку. Он сидел рядом со мной, не притрагиваясь к своему кофе, и смотрел на меня таким настороженным и внимательным взглядом, каким кот следит за притаившейся мышью. Казалось, он караулит меня, ждет, когда я расслаблюсь и допущу ошибку, чтобы нанести неожиданный удар...

Поняв, что я смотрю на него, папочка мгновенно стер с лица это выражение и изобразил умиленную, отеческую улыбку... но я уже видела его настоящее выражение, и этой улыбкой он не смог меня обмануть.

Нет, ему определенно что-то от меня нужно! Да и вообще, я совершенно не верю, что этот тип — действительно мой отец!

Похоже, читать мои мысли вошло у него в привычку. Папочка достал из внутреннего кармана своего серого пиджака дорогой бумажник тисненой кожи, вынул из него фотографию и протянул мне.

— Я всегда ношу с собой эту фотографию... — проговорил он с такой напыщенной интонацией, с какой разговаривают актеры в старых советских фильмах. — Это самое дорогое, что у меня есть...

Как ни противно было, я взглянула на снимок.

Аппетит у меня сразу пропал.

На фотографии была моя мама — молодая, очень красивая, удивительно похожая на меня... то есть, конечно, наоборот — это я на нее похожа.

И рядом с ней стоял молодой мужчина... его я тоже сразу узнала. Конечно, это был он — мой сегодняшний собеседник, не спускающий с меня настороженного взгляда. Та же презрительная складка у губ, тот же тяжелый подбородок, то же слегка высокомерное выражение лица. Только на фотографии он, конечно, был красив, у него были яркие, выразительные глаза, мужественный рот... мужчина на фотографии так по-хозяйски обнимал мою маму, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: это — его собственность.

Я невольно перевела взгляд на оригинал.

Он очень постарел, больше, чем должен был постареть за прошедшие годы. Глаза стали мутными, как у выброшенной на берег рыбы, — должно быть, оттого, что ему постоянно приходилось лгать, изворачиваться, играть чужую роль, прятать свой подлинный взгляд, который я только что случайно перехватила. Лицо обрюзгло, рот неприятно скривился, углы его опустились... нет, все-таки подлость не проходит бесследно!

— Что, очень постарел? — спросил он с грустной усмешкой.

На этот раз прочитать мои мысли было очень легко.

— Зато мама совсем не постарела, — ответила я, возвращая ему фотографию. — Мертвые остаются молодыми...

Возвращая снимок, я еще раз взглянула на маму.

Ее лицо было радостным, но сквозь радость просвечивал какой-то надрыв, какая-то невысказанная тоска. Может быть, она предчувствовала, чем все обернется. Или это я теперь домысливаю то, чего не было на самом деле...

— Да... — он театрально опустил глаза. — Лена — это было самое светлое, самое настоящее в моей жизни...

«Что же ты так по-свински с ней обошелся? — хотела сказать я. — И с ней, и со мной?»

Но я этого не сказала. Я хотела понять, что же ему все-таки от меня нужно. Потому что ему действительно что-то было надо, я в этом не сомневалась. Допустим, он — мой отец и фотография — не монтаж, но это не слишком проясняет ситуацию.

Я промолчала, но мое молчание было, наверное, очень красноречиво, потому что он снова начал оправдываться:

— Как раз тогда меня отправили с очень важным заданием за рубеж, у меня не было никакой информации о том, что произошло... ты понимаешь, организация, в которой я работал... да и сейчас работаю... очень серьезная организация, всех сотрудников тщательно проверяют, и любое пятно...

«Ах вот как! — подумала я. — Значит, моя мама — это пятно! Пятно на твоей биографии, пятно в твоем послужном списке! И я — тоже пятно!»

— Кроме того, я почти все время был далеко... такая уж у меня работа, и очень важная, между прочим, работа!

У нас в школе был такой мальчишка, Гена Матрехин. На родительские собрания всегда приходила только его мать, и когда кто-то из ребят (а дети всегда очень жестоки) спросил Гену, где же его отец, тот на секунду покраснел, а потом гордо выдал: «Мой отец разведчик! Он на важном задании!»