Страсти по рыжей фурии

Мы допили пиво и медленно пошли в сторону Никитских ворот. Один вопрос еще мучил меня, я уже не раз пыталась подступиться с ним к Шурочке. Сейчас, после ее ответа, искренность которого я не подвергала сомнению, мне опять хотелось поговорить о Нем. О том человеке, которого я до сих пор не могла забыть.

– Шура, можно задать тебе нескромный вопрос? – решила я сразу взять быка за рога. – Почему вы сейчас с Сержем не вместе?

Она усмехнулась и ответила, глядя куда-то в сторону:

– Значит, между нами, девочками, говоря, тебя все еще интересует это? Не получилось.

– Ты не захотела?

– Может, и не захотела... Таня, ты в который раз меня о нем спрашиваешь, – произнесла она. – И я вижу, что дело уже не во мне. Давай, выкладывай, – с очаровательной фамильярностью дернула она меня за рукав.

«А что, если и вправду ей все рассказать? – мелькнула у меня мысль, и, несмотря на жаркий летний вечер, холодок пробежался вдоль спины. Никто не знал моей тайны, этой невинной, пустяковой тайны о моей детской любви к бывшему однокласснику. А мне уже надоело носить ее внутри себя. – Да, надо ей все рассказать и освободиться наконец от наваждения. Именно ей, потому что она тоже любила его».

– Я часто вспоминаю Мельникова, – легким эпическим тоном начала я. – Когда-то в детстве он мне очень нравился. Детская влюбленность, какие-то смешные глупости...

– Почему же смешные? – возразила Шурочка, уже не румяная, а интенсивно-пунцовая – мое заявление о любви к Сержу не оставило ее равнодушной. – Он мне тоже был небезразличен, ты же знаешь... Прости, я тебя перебила, кажется.

– У вас с ним был самый настоящий роман. Красивый, вами любовалась вся школа, все так возвышенно, необыкновенно, страстно... А я сидела в уголке и мучилась безответно.

– В каком уголке?

– Ну, это я так, образно... Ты же помнишь, какой некрасивой я была в детстве. Разве я тогда могла надеяться на взаимность! – усмехнулась я.

Шурочка молча шла рядом, потом вдруг с каким-то облегчением повернулась ко мне, словно ей не надо было больше ничего скрывать, и сказала, сияющая, нежная, возвышенная, снова семнадцати золотых годков:

– А уж как я его любила!

– Я была очень счастлива тогда, даже несмотря на неразделенность моих чувств.

– И я, и я!

Мы засмеялись вместе, схватившись за руки, как дети.

– Почему же ты мне не сказала тогда ничего, мы же сидели с тобой за одной партой!

– Зачем? – удивилась я.

– Мы бы болтали с тобой о нем, о Мельникове...

– Разве тебе не с кем было поговорить о нем, кроме меня?

– Было, но ведь ты тоже любила его! Хотя... хотя все девчонки по нему с ума сходили. Сын дипломата! – произнесла она, и мне показалось, что в голосе ее мелькнула издевка.

– Да, не чета нам. – Я сознательно обобщила с собой и Шурочку. Она было поморщилась недовольно, но потом прежняя радость снова вернулась к ней.

– Вот за Сержа я бы вышла... – призналась она мечтательно.

– Да вы вроде и собирались пожениться после школы, – напомнила я.

– Неужели? Ну, впрочем... жизнь все расставила по своим местам. Так ты говоришь, что тоже любила его? В этом нет ничего удивительного, странно другое – что ты его помнишь до сих пор.

– Нет, я так, просто к слову пришлось...

– Неправда! – покачала она головой. – Ты его в который раз при мне поминаешь, словно все эти десять лет сидит в твоей груди заноза, не дает тебе спокойно дышать.

– Шурочка, это случайно.

– Нет. – Она посерьезнела, лицо стало вдохновенным, словно какая-то неожиданно пришедшая мысль поразила ее. – Таня, а вдруг он твоя судьба?

– О боже! – Теперь настала моя очередь поморщиться. Я терпеть не могла этой лживой бабской мудрости – «твоя судьба», «стерпится-слюбится», «все мужики сволочи», «путь к сердцу мужчины лежит через желудок» и прочая дребедень. – Шурочка, ты что, мыльных сериалов насмотрелась?

Она немного обиделась, но продолжала гнуть свою линию:

– Извини, я слишком упрощенно выразилась... Но в душе каждого человека существует образ возлюбленного, с определенными внешними и внутренними данными. Детские впечатления – самые сильные, и кто знает, может быть, ты теперь до конца жизни запрограммирована на Сержа Мельникова.

– Чушь!

– Милочка, ты что, отрицаешь подсознание? – с такой обидой спросила она меня, словно я отрицала существование бога. – А как ты тогда объяснишь три твоих неудачных брака?

– Не три, а два, и не таких уж неудачных.

– Вот именно! Ты сама отдаешь себе отчет, что в твоих замужествах все было вполне нормальным, только тебе хотелось чего-то другого... Тебе хотелось быть рядом с Мельниковым, ты искала его черты у своих мужей и не находила, а не найдя, оставляла их!

– Шурочка, я тебя умоляю... – простонала я. В ее словах была доля правды, с которой я никак не могла смириться.

– Не перебивай меня. – Она возбуждалась все больше, щеки из пунцовых сделались малиновыми, блеск глаз достиг такой силы, что мне страшно было заглянуть в них. – Теперь возьмем Митю...

– Возьмем Митю, – машинально повторила я. – Стой! Нет, лучше не надо его брать!

– Надо, Таня, для твоего же блага... Вот ты говоришь, что он безумно любит тебя, постоянно тебя хочет и уже достал предложениями руки и сердца. А что ты?

– Что я?

– А ты к нему холодна и ничего, кроме признательности и жалости, не испытываешь. Если б ты его действительно любила, то давно бы вышла за него замуж!

– И что это значит? – несколько обалдело спросила я.

– Это значит только одно, – жестко ответила Шурочка. – Ты будешь счастлива лишь с Сержем Мельниковым.

– Ха, нужна я ему! – Я ответила Шурочке именно так, хотя в тот момент думала о Мите, о том, люблю я его или нет, и вообще, может быть, лучше прожить жизнь без всякой любви...

– Нужна. Вспомни наш юбилейный вечер в начале марта.

Да, если она напомнила мне тот вечер, то действительно на нем что-то было между мной и Сержем, раз она это заметила.

– Мы танцевали вместе. И все.

– А подтекст?

– Какой еще подтекст?!

– Слова, взгляды, прикосновения, невольный вздох, трепет в сердце...