Страстная невеста для ненасытного Дракона

— И ты не спалишь меня вместе с моим кораблем? — насмешливо произнесла Клэр, хотя сердце ее рвалось от боли. Данкан снова безразлично пожал плечами.

— К чему? — спросил он. — И без меня скоро будет много желающих прервать твою жизнь… а может, ты и спасешься, как знать.

Не говоря больше ни слова, Данкан решительно отвернулся от Клэр и спешно побежал к борту корабля, так стремительно, что она не успела вскрикнуть, как он достиг своей цели и одним прыжком выпрыгнул в море, качающееся за бортом.

Алые крылья раскрылись над волнами, команда завопила, заголосила от страха, но дракон не обращал уже на их корабль никакого внимания. Кружась над волнами, он взлетал все выше и выше, а Клэр все чудилось, что он зовет ее по имени.

Море никому не расскажет, то, чему стало свидетелем. И слезы, оброненные в его волны, просто станут его частью.

Искать свой корабль было делом рискованным. Можно было вовсе не найти его и упасть в волны, когда кончатся силы. Подспудно Данкан хотел этого; сложит крылья упасть вниз, ударившись о волны. Но вода — предательница! — мягко расступилась бы перед ним, обняла ласково его тело и качала бы в своих объятьях, убаюкивая и успокаивая, стирая своей прохладой горячее жжение в груди, такое безжалостное и невыносимое, что в глазах темнело и сбивалось дыхание. Эта боль лишала сил и желания двигаться; только закрыть глаза и лететь камнем вниз, в пустоту и тишину. Но он знал, что упокоения не будет, море не примет его, и потому продолжал жить.

Когда он отыскал свой корабль, снизился и ступил на палубу, вынырнув из тумана, белой ватой расстелившегося над волнами, силы покинули его. К нему спешили его люди, приветствовали своими криками, но Данкан никому не позволил к себе прикоснуться. Еле переставляя ноги, он ушел в свою каюту закрылся там, отрезая солнечный свет, голоса людей, их радостные и участливые взгляды. Больше всего ему сейчас хотелось забраться в свое логово поглубже, зализать рану, горящую огнем на сердце, и потому усталость, от которой закрывались глаза и ныло все тело, он принял как благо.

Он рухнул в постель, не раздеваясь, прислушиваясь к шуму крови; но сон не шел к нему.

Едва закрывая лаза, он видел перед собой Клэр, чувствовал ее шелковую кожу под своими ладонями, а качка корабля чудесным образом превращалась в движения ее сильного тела под ним. Данкан раскрывал глаза, и оказывалось, что он гладил смятый после их страстных свиданий шелк. Запах Клэр, что витал в воздухе, что так бессовестно обманывал его, исходил от смятой постели и одежды, которой касались руки девушки. Данкан зарывался лицом в ткань, вдыхал жадно аромат тела Клэр, словно хотел собрать все частички ее тающего запаха, собрать и припрятать где-нибудь, как золотой песок, как сверкающие драгоценные крупинки, чтобы часть ее всегда была с ним.

— Что же ты делаешь со мной, что же ты делаешь, — стонал он, закрывая глаза, жмурясь, чтоб даже самый тонкий лучик света не затмевал ее образ в его памяти. — Как же я буду жить без тебя?

Воздух без ее дыхания казался пресным и обжигал горло, не хватало тепла ее тела — с изумлением Данкан почувствовал, что дрожит, что замерз впервые в жизни, что огня, каким полна его кровь, недостаточно, чтобы согреть его.

Закусывая губы чуть не до крови, он утыкался лицом в смятую постель и заставлял себя думать, что она тут, рядом, обманывал самого себя, что слышит ее сонное дыхание и чувствует, как е ладонь скользит по его спине — и падал в пропасть безумия, понимая, что всего этого нет.

Это любовь? Эта странная болезнь, ломающая тело и душу, называется любовью?! Раньше ни одна женщина не вызывала у Данкана такой боли — и такого безумного, почти магического влечения, — как Клэр. Он чувствовал интерес, желание, страсть, но от всего этого можно было легко отказаться, если на горизонте маячило что-то более серьезное. Можно было столкнуть с колен любую наложницу, как бы красива она ни была. Можно даже из постели выгнать — даже из-за такой малости, как приказ повелителя явиться. Обычно Данкан долго приводил себя в порядок. Часом больше, часом раньше… Потом еще ожидание под дверями у Повелителя — он не всегда готов был дать аудиенцию Данкану тотчас же, даже если сам его звал. И ради этого ожидания, которое Данкан проводил в волнении и размышлениях, он мог вытолкнуть из постели любую наложницу. Даже за миг до того, как она кончит.

Клэр — нет.

Теперь он сам не понимал, как у него хватило дух, как повернулся язык сказать — «прощай!». Как тело послушалось и как он смог уйти!? Наверное, не до конца верил, что уходит, не понимал; ждал, когда она остановит, крикнет — «вернись!». Этого ему очень хотелось бы; просто слова — «не уходи», — и он послушался бы, проглотил свою уязвленную гордость, и заставил бы ее сказать ему другие слова — голосом, полным изнеможения и неги, хриплым и срывающимся от страсти. Он заставил бы ее говорить все те ласковые слова, которые обычно говорят влюбленные женщины. Он заставил бы ее повторить то слово, от которого он стонал сильнее, чем от самой коварной и прекрасной ласки — «мой». Она назвала его своим, она ласкала и целовала его так ревностно, словно хотела своими поцелуями стереть все прочие с его губ, стереть память о них и саму мысль, что это может делать какая-то иная женщина… Как же она могла так запросто отказаться, отречься?

— Женщины! — яростно рычал Данкан, стискивая в кулаках ни в чем неповинную ткань роняя злые слезы. — К чему дарить любовь, если это всего лишь игра?!

Время тянулось бесконечно, воспламененный разум отказывался думать о чем-то и о ком-то другом. И другую женщину он воспринял как приведение — отпрыгнул в страхе, когда та зашла к нему, принесла воду для умывания.

— Позволь, я причешу тебя, господин, — ворковала она, протягивая нежные руки к Данкану, но он отстранил ее, не дал коснуться своих волос.

С этой девушкой ему было хорошо. Она билась и плакала от удовольствия, всхлипывала и извивалась, когда он снова и снова брал ее тело, громко кричала от удовольствия или выдыхала свое наслаждение рваными горячими вздохами — все равно.

Но с ней не было обжигающего слияния, единения, когда дышишь одним дыханием, когда наслаждение становится общим, и гулкой страшной пустоты после ее ухода тоже не было. Не было ощущения, что тебя порвали надвое и заставили жить дальше калекой…

— Не тронь меня.

На глаза девушки набегают слезы, она растерянно мигает, радость свидания тухнет тотчас, и Данкан отстраняется от нее еще дальше, как от увядшего цветка.

— Ты больше не любишь меня? — шепчет она, и Данкан отрицательно качает головой.

— Я никогда не любил тебя, — как завороженный, шепчет он.

Данкан всматривается в ее черты, рассматривает каждую точку-родинку на ее щеке, каждый штрих, каким природа нарисовала милое личико этой девушки, и удивляется сам себе, как мог довольствоваться этой женщиной. Ее красота, ее молодость и прелесть никуда не делись, он видел их и сейчас, но это… это была не Клэр, это была не та женщина, что ему нужна, не то!

— Уйди, — резко велит Данкан, и в глазах девушки вспыхивает отчаяние.

— Но господин, — вскрикивает она, — я так хочу быть с тобой!

— Но я не хочу тебя, — зло шипит Данкан, извлекая из своей души пугающий драконий образ. — Я не хочу тебя!!

Его голос яростно грохочет, и девушка испуганно вскрикивает, заслоняясь руками от его гнева, от его ярости и его нечеловеческого лица. Клэр не напугалась его. Драконий образ ее не смутил, она ни на миг даже не подумала о нем дурно — так, как эта девчонка, в мыслях которой промелькнуло брезгливо-испуганное слово «монстр». Клэр приняла его, ни на миг не забыв, кто перед ней. Наверное, она даже не заметила разницы…