Страстотерпцы

Уважен был и русский патриарх. На его восшествие Симеон Полоцкий сочинил двенадцать виршей. Половина из них была прочитана за пасхальным столом.

Красное слово дорого стоит. Получил Симеон десять аршин зелёного атласа да сорок соболей ценою в шестьдесят ефимков.

Пасха — радость. Великий государь пожаловал стрельцов и стрелецких начальников боевого полка Юрия Алексеевича Долгорукова. Головам стрелецких приказов было дадено по пятьдесят вёдер вина да по десяти полтей ветчины. Полуголовам награда в полы. Сотникам — по семь вёдер вина да по полтю ветчины.

Храбрые крещёные жидовины — сотники Пётр Рагозин, Моисей Мордвинов, Степан Фрязинов, Абросим Лежнев — получили сверх того по ефимку.

Великая милость была оказана в Светлый день Павлу Потоцкому. Тринадцатый год жил в плену. Царь женил его на Елене Петровне Салтыковой, дочери бывшего начальника Приказа Малой России. Был крестным его сыну Фёдору, будущему примасу Речи Посполитой. Ради праздника даровал великий государь ясновельможному пану Потоцкому полную волю: христосуйся и поезжай с миром на родину.

Хорошая Пасха получилась.

Через день, 24 марта, Алексей Михайлович справил свои именины. Алексей, Божий человек, пришёлся в тот год на страстной вторник, вот государь и перенёс праздник на неделю, на вторник же.

Апреля в первый день — другие именины, государыни-царицы Марии Ильиничны. Ангелом-хранителем её была блаженная Мария Египетская. Сорок девять лет пребывала святая в одиночестве в пустыне, ходила нагая, ибо одежда её истлела, а питалась чем Бог пошлёт — кореньями да воздухом.

Федосья Прокопьевна Морозова явилась поздравить государыню, а за стол просила не сажать, покаялась потихоньку:

— Свет мой Мария Ильинична! Приняла я на себя, грешница, обет постничества. Позволь держать слово перед Господом, да благословит тебя, заступницу нашу, святая Мария, ангел пустыни.

Обняла царица приезжую свою боярыню, призналась:

— Много я думала о земной жизни ангела моего, Марии Египетской... Уж такой была злой любодеяцей! Даже в Святую землю отправилась не ради молений Животворящему Кресту, но ради плотских утех с корабельщиками да с паломниками... А Богородица иную стезю ей у Господа вымолила... Как рожаю нового ребятёночка — Марии молюсь. Не дано ей было познать радость материнства, меня же благословила счастьем в полную меру.

Сказала и прикусила язык: у Федосьи-то Прокопьевны, у красавицы, от старого мужа — одно дитя.,. Несчастная сестрица, покойница Анна, с пустым чревом жизнь прокоротала.

Попраздновал — помолись.

4 апреля царь с царицей ходили в Новодевичий монастырь, а 17-го опять праздновали: день ангела Симеона Алексеевича.

В наступившие наконец будни Алексей Михайлович занялся хозяйством. Указал, чтоб из житницы, в которой завёлся затхлый дух, продали сто четей ржи по двадцать шесть алтын четыре деньги за четь, а не станут покупать, так за те же деньги отдавать по две чети. Велел управляющему, если затхлый дух не истребится, известить о том без мешканья.

Отправил гонца в Ростов ярославский: пусть полковник Иван Сторм наберёт в целовальники на соляные заводы Ростова и Переславля охочих добрых мужиков из бобылей, но может брать и семьянитых, обнадёживать государевым жалованьем. Целовальник на соляном промысле — хранитель весов.

На том указе о целовальниках рукою Алексея Михайловича приписано: «Посадским людям в целовальниках быть не велеть».

Радуясь весне, занимался Алексей Михайлович садами, отдавая многие приказы Фалентину Фалентинову, доброму своему садовнику. Но больше всего пришлось заниматься корабельными делами. Скорые кремлёвские приказания исполнялись дурно.

Коломенский кабацкий голова Шуров, с которого надлежало получить пятьсот рублей, объявил с большим запозданием: «Денег нет! К корабельному делу дать нечего!» Марселис не сыскал у себя на тульских заводах ни векш, ни подъёмов; мастеров для производства этого заказа у него тоже не обнаружилось.

Алексей Михайлович затребовал векши и подъёмы в Пушкарском приказе, пушкарям приказал сковать якоря. Нытье подняли — того у них нет, сего нет, кузницы и горны малые, якорей сковать невозможно...

Даже пеньки не могли найти на канаты: ни в Смоленске, ни в Дорогобуже, ни в самой Москве.

Пришлось государю входить во все дела. Писал каширскому воеводе, в Ямской приказ — чтоб подводы под всякие грузы были непременно; к коломенскому епископу — отпустить в Дединово канатных и бечевных мастеров. В Коломну Кутузову о безостановочном содействии корабельному делу, о присылке в Дединово кузнецов, якорных мастеров, парусных швецов, всего, что нужно.

К рязанскому воеводе, в Пушкарский приказ — о кузнецах же, в Оружейную палату — о посылке в Дединово токаря. К Марселису — с выговором, с приказом тотчас дать железо, в Большой Приход — о покупке в Москве тысячи пудов отборной пеньки, к иноземцам — Бахру и Быхлину — о подъёмах. Кто-то исполнял повеления на четверть — коломенский епископ, имея тридцать двух канатников и бечевников, выделил восьмерых. Кто-то приказа совсем не исполнил — в Оружейной палате токаря вдруг не нашлось... Но мельница молола и намолола наконец.

26 мая распорядитель корабельного строения дворянин Полуехтов донёс великому государю из Дединова: «Корабль на воду спущен, доделывается на плаву, а яхта, бот и шлюпки поспеют в скором времени».

12

Ордин-Нащокин, не доверяя дьякам Новгородской чети Дохтурову и Голосову, корабельное дело перевёл в Посольский приказ, да только недосуг ему стало искать сверх заготовленного леса ещё сто двадцать сухих брёвен в десять саженей длиной, в девять вершков толщиной, менять на корме орла на льва, искать машину для подъёма щеглов — так по-русски называются мачты.

Афанасий Лаврентьевич готовил великое посольское деяние.

Он пригласил в Курляндию, в Митаву, для заключения торгового союза северных стран полномочные посольства Речи Посполитой, Швеции и в качестве посредника — курфюрста бранденбургского.

Таких съездов ранее в Европе не бывало. Русский канцлер возводил проблемы торговли в достоинство первостепенных государственных забот, может, более значительных, нежели проклятые вопросы войны. Чтобы торговать, нужно иметь товары, нужно эти товары производить, а значит, работать. Не убийство, но работа — вот достойное, естественное божеское дело людей.

Торговля, соединяя царства и народы общими заботами, обещала покой городам и весям. Тайный умысел съезда впервые был добрым: война становилась невыгодной.

Алексей Михайлович благословлял своего оберегателя посольских дел: торговый договор между бывшими многолетними неприятелями подвигнет все три царства к заключению вечного мира. А у вечного мира — и вера, и надежда с любовью. Надежды у Алексея Михайловича были немалые: польская корона почти уже сирота. Отречение короля Яна Казимира ожидалось на первом же сейме.