Страстотерпцы

— Страшен царь, да Бог страшней!

С тем и расстались.

Через день, опять-таки на ночь глядя, пожаловал в башню Артамон Матвеев с архимандритом.

Свечей принесли, как в церковь. Поставили три кресла. Сел Матвеев напротив Аввакума, в глаза поглядел. У самого лицо умное, взгляд понимающий.

— Не глупый же ты человек, батька! Отчего не хочешь никакой выгоды себе?

— Моя выгода на небеси!

— На небеси жизнь бесплотная. Иисус кровавыми слезами о жизни человеческой, о плоти своей плакал.

— Зачем вы ездите ко мне?

— Царь велит. Будь моя воля — давно бы тебя сжёг, чтоб другим соблазна не было.

— Гореть — великая мука, — сказал Аввакум, опустив голову. — Я ладонь себе жёг, гоня искушение. Больно.

— Вот и скажу царю, чтоб сжёг тебя.

— Скажи! — поднял голову Аввакум, на лице его была радость.

Артамон вздрогнул.

— Аввакум, ты смел, пока не в срубе.

— В срубе поздно ужасаться... Не ездите ко мне. Я от Бога не отступлю.

— Велю тебя за ребро на крюк повесить, тогда поглядим, какие песни запоёшь... Эй, молодцы!

Появились дети боярские. Повесили в башне верёвку. Привязали к верёвке железный, добела наточенный крюк.

— Покайся, несчастный! — подступил архимандрит к страстотерпцу, крестя троеперстным знамением.

Аввакум осенил себя крестом по-своему. Побледнел, нервно почёсывая в бороде.

— Боишься! — усмехнулся Артамон.

— Боюсь, ды ты не робей. Я потерплю.

Царский любимец хватил креслом о стену.

— Аввакум! Перекрестись, как вся Россия крестится. Карета у дверей, к царю тебя повезу. Вместе помолитесь, вместе за стол сядете.

— До крюка ближе. Казни, Артамон.

— Снять! — гаркнул на своих Матвеев.

Верёвку с крюком убрали. Принесли блюдо с куском осётра, кружку мёда, кружку вина.

— Помолись, протопоп, о царе и о царском семействе.

— Каждый день молюсь.

Ушли, оставив свечи. Аввакум отломил кусочек осётра — вкусно! Съел с хрящиком, запивая то мёдом, то вином. Погасил свечи. Несколько больших огарков спрятал. Хотел уж спать завалиться, Григорий Осипович Салов пришёл.

— Поехали, протопоп!

— Далеко ли?

— В Чудов монастырь велено доставить.

11

Являлся ли антихрист в 1666 году на Русскую землю? Народ угадывал сей мерзкий приход по многим признакам. Собаки бесились, колдуны и колдуньи устраивали на болотах сатанинские игрища. Зачервивела трава на лугах. Чёрное солнце заслонило белое. Страхи и слухи летали по городам и весям, как верховой огонь.

Мудрые, знающие люди высчитывали год конца света. Кто по книге «Откровения», кто по книге пророка Даниила. У Даниила об опустошительном нечестии сказано без намёков: будет длиться две тысячи триста вечеров и ночей.

У одних выходило: концу света быть в 1669 году, другие прибавляли тридцать три года — возраст Христа, — получался 1699 год, иные же к этому дальнему году прикладывали две тысячи триста дней. Выходило — конец света надо ждать в 1702 году.

Удивительно, никто из пророчествующих не попробовал отнять от года, когда Никон начал вводить новые обряды, год Крещения Руси, а ведь получается то самое страшное число: 1654 — 988 = 666.

Народ может быть суеверен. Редкий из государей не спрашивал о судьбе у гадалок и астрологов. Но царь — это царь, а власть — это власть. Власть — не суеверна, а уж от Бога ли она или от сатаны, знает небо да потомки. Потомки платят за грехи пращуров. Ивану Грозному Господь дал четырёх сыновей. Первого, Дмитрия, утопили младенцем; последнего, тоже Дмитрия, — зарезали. Умного Ивана Ивановича своей рукою убил. Власть досталась блаженному Фёдору. За великие грехи одного — Бог наказал всех Рюриковичей, подрубил корень древа {39} .

39

Ивану Грозному Господь дал четырёх сыновей. Первого, Дмитрия, утопили младенцем; последнего, тоже Дмитрия, — зарезали. Умного Ивана Ивановича своей рукой убил. Власть досталась блаженному Фёдору. За великие грехи одного Бог наказал всех Рюриковичей, подрубив корень древа, — Иван Иванович (1554—1581) после умершего во младенчестве Дмитрия был старшим сыном Ивана Грозного. Погиб от удара в висок посохом с металлическим наконечником, который нанёс ему во время ссоры отец. Царевич Дмитрий был убит в Угличе в 1591 г. Дело было представлено так, будто бы царевич в припадке падучей болезни сам заколол себя ножом, но народная молва обвиняла Бориса Годунова, брата жены царя Фёдора Ивановича, который при слабом и болезненном государе фактически управлял государством. Царь Фёдор скончался в 1598 г., не имея детей, и им окончилась династия Рюриковичей.

Сколько городов построил Борис Годунов {40} , сколько доброго сделал народу, растил сына Фёдора для России с бережением, окружал мудрыми учителями. Не отмылся от крови убиенного отрока. Заплатил за гибель гибелью. Юного Фёдора удавили, раздробив семенники.

Царь Алексей Михайлович {41} получил шапку Мономаха по наследству, был добрым в отца, кротким — в прабабушку царицу Анастасию. У благочестивого хозяина и слуги благочестивые. Проклятого, расстриженного Аввакума не казнили, но уговаривали.

40

...Борис Годунов... растил сына Фёдора для России с бережением... Юного Фёдора удавили... — После смерти Бориса Годунова в 1605 г. Москва присягнула его шестнадцатилетнему сыну Фёдору, получившему прекрасное образование. За пределами Москвы обнаружилось колебание: объявился самозванец, выдававший себя за сына Ивана Грозного Дмитрия. Басманов, посланный против самозванца, перешёл со всем войском на его сторону. Фёдор Борисович и его мать были зверски убиты.

41

Царь Алексей Михайлович... был добрым в отца, кротким в прабабушку царицу Анастасию, — Прабабушка Алексея Михайловича — первая жена Ивана Грозного Анастасия Романовна, дочь окольничего Романа Юрьевича Захарьина, род которого получил фамилию Романовых; таким образом дом Рюриковичей породнился с домом Романовых.

В Чудовом монастыре митрополит Павел Крутицкий да Иларион, архиепископ рязанский, дали батьке почитать книгу «Хризовул», подарили скляницу малую с миром. Не слушая брани о новых обрядах, приказали слугам завязать ему глаза, а старый друг Иларион повёл его, упрямца, по каким-то лестницам, по тесным переходам, а когда повязку вдруг сняли, Аввакум увидел перед собой дивный белый свет Спаса в Силах. Господь золотою рукой благословлял, а с золотого лика смотрели золотые глаза Всеведущего.

И увидел Аввакум образ Богородицы. Был свет на лице её, Божественный свет Фаворский, и была надежда, преддверие дивной улыбки о Господе, Сыне Божием, за многую милость Его.

И увидел Аввакум Иоанна Крестителя, великого пророка, предтечу. Покойны били черты лица его, ангела пустыни, ибо уповал на милосердие последнего суда.

— Петрович! — шепнул Аввакуму Иларион. — Неужто твоё супротивничание стоит драгоценной благодати храма, где живёт Дух Святой?

Дрогнули плечи у железного, повернулся к Илариону — в слезах лицо. Обнял старого друга да и оттолкнул прочь.

— Господи! — повалился перед иконами. — Господи! Дай силы устоять! Пошли грешнику быть с тобою, Господи!

Опять отвезли батьку в Угрешу, да не забыли. На другой уже день приехал чудовский архимандрит Иоаким. Говорил с печалью, с болью:

— Аввакум, неужто тебе не страшно расстаться навсегда с Церковью? Старые обряды были священными и остаются священными, но Церковь к ним не вернётся. Зачем отлучаешь себя от общей молитвы, от благодати? Вспомни, батюшка, как у престола на литургии стоим. Вспомни, батюшка! Чего ради лишаешь себя общения с Духом Святым?

— Много я поплакал, сам себя отрешая от вашей Церкви, — признался Аввакум. — Не себя жалел, бедных попиков-недоучек и таких, как ты, зело ведающих. Будут тебе от царя чины и почести. Ослятю будешь водить вокруг Кремля... Бедный ты, бедный! Нет Господа в ваших храмах. Ладно бы вас, изменников, оставил, но ради греха пастырей оставил весь народ русский. Другому народу столько не претерпеть, как русакам, ибо любил нас Исус Христос. Скажи царю: плачет Аввакум по тебе, Михалыч, по народу русскому. Ныне страдает и через триста лет не выстрадает своего отступничества.

Уехал Иоаким. Что ещё можно было сказать неистовому? Собор принял окончательное постановление об Аввакуме: «Клеветник и мятежник, паче же злобу злобе прилагая, укори в лице весь освящённый собор, вся неправославным нарицая».

Приехал в Угрешу, в башню неистового Артамон Матвеев. Записал Аввакум о том приезде в «Житии»: «И Артамон, говоря много, учнёт грозить смертью. И я говорил: смерть мужю покой есть, и смерть грехом опона (завеса, — В. Б.), не грози мне смертию; не боюсь телесный смерти, но разве греховный... И пошед спросил: «что, стар, сказать государю?» И я ему: «скажи ему мир и спасение, и телесное здравие».