Стратегия обмана. Трилогия

Кажется, был седьмой день его заключения, как Сарваша снова вывели в соседнюю комнату на разговор со всей бандой.

– Слушай, парень, - обратился к нему Мигель, не отрывая взгляда от газеты, которую читал, - ты бы заканчивал свою голодовку. Ничего хорошего от неё ведь не будет. Вот Хольгер Майнс тоже устроил голодовку в тюрьме ФРГ. Ты же знала его Нада, он был из ваших?

– Ага, - апатично кивнула она.

– Вот Майнс и голодал шестьдесят четыре дня, пока судья не запретил врачам госпитализировать его. Тогда-то он и умер. Так ведь всё было, Нада?

– Фашистское государство, как было, так и осталось, - говорила она, хоть и без страсти революционерки, без искры сопереживания соратнику, но больше с чисто человеческим сочувствием.

– Сейчас у власти поколение Освенцима, те же тюрьмы, те же методы.

– Вот, - Мигель развернул газету и показал Сарвашу снимок мертвеца с изможденным заросшим бородой лицом и костями, обтянутыми кожей.
– Вот что стало с Хольгером Майнсом.

– Да, - согласился Сарваш, не сводя глаз с Нады, - очень похоже на то, что в своё время творилось в лагере Берген-Белзен.

Она тут же глянула на него холодным непроницаемым взглядом. Сарваш ждал.

– Мы хоть и не немецкие судьи, - продолжал рассуждать Мигель, - но врачей тебе тоже обещать не можем. Так что, лучше заканчивай свою голодовку.

– Вот именно, - буркнула Нада.
– Не надо тут из нас делать извергов. Мы что, на гестапо похожи?

– Нет, Нада, вы похожи на красивую девушку с добрым сердцем.

С минуту ни мускула не дрогнуло на её лице. Она, просто не отрываясь, смотрела на него, не в силах пошевелиться. Значит, вспомнила. Вспомнила его самого, вспомнила его последние слова, сказанные ей в лагере. А потом в её глазах появился страх, от чего даже Сарвашу стало не по себе. Будь она изнеженной барышней, то тут же упала бы в обморок. Но нет, своё нервное напряжение Нада старалась скрыть. За прикрытой ладонью ртом подрагивали желваки, пальцы едва заметно трепетали.

– Мы позвали тебя сказать, - произнёс Халид, - что начали переговоры с МВД Израиля. Если через три дня они не пойдут нам на уступки, придется принимать меры. Ты понимаешь, что это значит?

– Прекрасно понимаю. Только не понимаю, зачем ждать ещё три дня, если результат предсказуем?

– А что ты предлагаешь?

– Ну, хватит уже, - Нада вскочила с места и принялась расхаживать по комнате, - Уже неделю эти торги. Что ты перед ним распинаешься. Ты же видишь, ему всё равно, что с ним будет. Тогда о чем все время говорить?

– А ты что хочешь, - вопросил Халид, - Расстрелять его здесь на месте?

– Да хоть что-нибудь. Не сидеть же в этой лачуге месяц и ждать неизвестно чего. У меня уже все сроки вышли, мне домой надо.

– Можно подумать, одной тебе, - буркнул Мигель, делая вид, что все ещё читает газету.

– Так давайте отпустим его, пусть идет куда хочет. Народный фронт ведь всегда отпускал заложников.

– Кроме израильтян, - напомнил обычно молчаливый Юсуф.

– Но он же швейцарец, - она повернулась к Сарвашу.
– У тебя же швейцарский паспорт?

Сарваш невольно улыбнулся.

– После знакомства с Лейлой Халед, главная вещь, которую я уяснил, это никогда не получать израильское гражданство.

– Ну вот, - заключила Нада, глядя на подельников, - давайте просто признаем ошибку. Какая-то скотина сбросила Народному фронту дезу и пострадал невиновный. Так давайте покажем общественности, что Народный фронт Палестины не карает тех, кто против сионизма.

– Слушай, Нада, - решил поддеть её Мигель.
– С каких это пор немецкие анархисты стали такими миролюбивыми? Это после похищения христианского демократа Лоренца или убийства судьи фон Дренкманна?

– А вы маоисты-ленинцы Испании отчего такие кровожадные, потому что Ленин призывал вешать капиталистов или потому, что Мао говорил, что враг сам по себе не исчезнет?

– Что бы ты понимала?
– возмутился он, - там вообще не об этом речь, не надо выдергивать из контекста.

– Да конечно, пацифист ты наш. Может Ленин с Мао ещё и к миру с империалистами призывали?

– Слушай, девушка с добрым сердцем, - огрызнулся Мигель, - это тебя так подхалимство проняло, или на том приёме искра влюбленности все же проскользнула?

– Да пошел ты, - злобно кинула Нада и вышла вон.

После краткого мига всеобщей тишины вновь зашуршала газета в руках Мигеля.

– В общем, у тебя три дня, - напомнил Сарвашу Халид.
– А дальше... посмотрим.

На этом разговор был окончен и его снова отвели в камеру.

Наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки, Нада, кем бы она ни была, узнала его и явно хочет помочь. Другое дело, что в банде она на самом последнем месте по значимости и слушать её не станут. Не в интересах террориста освобождать заложника после того как власти Израиля на него наплевали. Освободить, значит показать слабость, мягкотелость и сговорчивость, что абсолютно противоречит сути терроризма. Странно, что Нада этого не понимает, или делает вид, что забыла. Значит, всё же хочет исправить содеянное, хоть и не знает как. Зато Сарваш за долгие семь дней успел придумать.

Ночью, когда лампу уже давно погасили, за дверью послышалось тихое пощелкивание, будто скребётся мышь. Сарваш встал с кровати и подошел ближе - звук раздавался из замка. Он отошел поодаль и стал ждать. Через минуту дверь осторожно открылась, и в проеме возник свет фонаря. Вошедшего не было видно, но догадаться было не сложно. Дверь закрылась, и световое пятно принялось метаться по комнате от пустой кровати к углам.

– Где ты там?
– тихо прошептала Нада по-немецки.

– Здесь, - так же ответил ей Сарваш.

Нада резко обернулась, и свет фонаря ослепил Сарваша.

– Совсем обалдел?
– тут же возмутилась она.
– Зачем подкрадываешься?

– А вы зачем нарушили мой покой в этой скромной обители?
– насмешливо спросил он.

На шутку она реагировать не стала, но неожиданно спросила.

– Ты Сарваш? Так тебя зовут?

– Да, Ицхак Сарваш.
– ничего не понимая, подтвердил он.
– Так вы знаете моё имя?

– Конечно, знаю. За тебя я получила пулю в голову от этого красноглазового амбала.

– Полковника Кристиана?
– удивился Сарваш.
– Но почему?

– За то, что ночью курила возле барака, так он мне сказал. И не заговаривай мне зубы. Ты попал в такую паскудную ситуацию, что даже я не знаю что делать. И не вздумай здесь кого-нибудь загрызть, упырюка...

– Я такого никогда не делаю.

– Вот и не делай, - серьезно произнесла она, - потому что я не знаю, что с тобой делать. Халиду запретили тебя выпускать, а сколько будут ещё держать, я не знаю. Ты давно пил кровь? Когда тебе надо снова?