Стража

— Не могу! Но сейчас здесь будет настоящий ад! Магические ограничители теряют силу!

Что за ограничители ещё?!

И тут Вадима вновь затошнило.

Ограничители поставил Шептун-Деструктор, чтобы не пустить на поле крыс и шестиногих тварей.

В бешенстве он и сам не заметил, как выдернул боевика из дыры.

59.

Боевики не сопротивлялись — просто пёрли бесчувственными жертвами на заклание другому миру.

Вадим вдруг сообразил, что никто из упавших не делает попыток встать или ползком добраться до пропасти. Пауза до этого соображения стоила жизни ещё двоим, прежде чем Вадим уверился в своих наблюдениях. Да и сам он никогда бы не подумал, что есть простейший выход из положения, если бы не Ниро. Пёс прыгнул на спину ближайшего боевика, уронил его и сразу помчался к следующему. Помнится, Вадим ещё подумал: "А смысл? Встанет — снова пойдёт к Кругу!" Не встал, не пошёл. Остался лежать, будто отключённый от питания робот.

— Клади всех на землю! — скомандовал Вадим.

Избиение младенцев. Особенно Чёрный Кир старался. Его-то дыра не звала.

Но выяснилось, что сбивать с ног беззащитного человека не так гнусно, по сравнению с тем, что пришлось делать дальше.

Всеслав торопливо закричал, что ограничители рвутся напрочь, что боевиков надо убрать от Круга — иначе шестиноги затопчут.

Казалось бы, что тут такого: приподними бесчувственное тело да оттащи в сторону. Но нет. Чуть только голова боевика оказывалась выше уровня земли, он тут же начинал ворочаться, норовя встать и уже с коленей ползти к Кругу.

Пришлось тащить за ноги. Видимо, шёпот Деструктора действовал на высоте полуметра от земли… Головы боевиков мотались из стороны в сторону, а то и подпрыгивали на участках, где совсем недавно светились трещины, и Вадим чувствовал себя виноватым, что не может с ними бережнее…

Справа от себя он увидел незнакомого человека, на пару с Митькой волочившего довольно крупного и плотного боевика. Увидел и долго не мог понять, кто эта худая, измученная женщина. А узнав, почти безразлично констатировал факт: Митьке помогает Виктория. И никакого удивления, что именно Митьке — именно Виктория.

Дым, гулявший по полю, серый до боли в глазах, медленно размывался — тем же сигаретным дымком, лениво исчезающим в чистом воздухе.

Серое же, лунное поле внезапно почернело по краям, и тьма быстро-быстро покатилась к Кругу, быстро и неровно, как подожжённая со всех сторон бумага.

Не оборачиваясь, сорванным, хриплым голосом закричал Всеслав:

— Ложитесь! Ложитесь все!

А отец Дионисий, воздев руки к очищенному чёрному небу, выговаривал что-то ритмичное и напевное.

Вадим ещё подумал: "А как же вы?!", а сам послушно бросился на землю, принудив к тому же Митьку и Викторию. Успели добежать Андрей и Чёрный Кир, закрыли собой Викторию, а Вадим с облегчением обнял брата и юркнувшего под руки Ниро.

Чувственный ад. По-другому не скажешь. Стремительно мчались холодные крысиные лапки и одновременно будто подтирали их следы мягкие брюшки. Толкали, били, шлёпали по телу горячечно-влажные, твёрдые ступни шестиногов; иногда соскальзывали, и тогда лежащие вздрагивали от резкой боли. Тонкое, суетливое попискивание спешащих крыс нередко взвивалось болезненным визгом — шестиноги неслись, не глядя под ноги.

Отключивший чувствительность, Вадим упирался на полусогнутые локти, держась из последних сил, чтобы не навалиться на Митьку и Ниро, съёжившихся под ним. Вес толкающих, пинающих тварей не очень велик, но странно плотен, может, из-за того что живой. И Вадим удерживал этот вес, понимая, что Митьку с Ниро без него затопчут. Он старался не думать о боевиках, которых лишь перевернули лицом вниз — и по сути оставили без защиты. Он защищал голову, сильно склонив её, но время от времени невольно всматривался вперёд — что там, со Всеславом и отцом Дионисием? Разглядеть не мог, но всё мерещилось, что двое стоят непоколебимо: один — вытянутые руки ладонями вниз, утихомиривая нечто в бывшей чаше; другой — открытыми ладонями кверху, взывая, призывая, умоляя.

"Я больше не могу! — мысленно застонал Вадим. — Я сейчас просто свалюсь на Митьку и не сумею подняться!" Потом он вспомнил совет Зверя, как отключиться, сосредоточив все мысли и желания на одной цели. И не нашёл ничего лучшего, как пообещать себе, что ужас закончится через минуту. "Минута! Минуту я выдержу! Начинаю отсчёт! Раз, два…" Он представил старинные напольные часы с неторопливым маятником за стеклянной дверцей и, следя за его торжественно-монотонным раскачиванием, считал секунды. Дверца что-то отражала, он пытался разглядеть — что, и часы тихонько плыли в пространстве, то приближаясь, то удаляясь. Вадим забыл про счёт и только смотрел, чтобы часы не пропали вовсе.

… Кто-то старательно пихал его в живот и полз куда-то из-под него, а кто-то жарко дышал в щёку, жёсткий язык быстро-быстро облизал его лицо. А он вдруг вспомнил, что защищал кого-то, что наружу нельзя — там смерть, смерть!.. И быстро нагнулся, животом притискивая ползущего к земле. Ну нельзя, нельзя… А глаза больные, не открыть, и так тянет попросту лечь на землю…

— Вадька, пусти! — пропыхтели снизу, а сверху на висок ещё подышали. — Пусти, совсем задавишь…

Вадим упёрся левой рукой в землю, выпуская Митьку, охнул раз — как тело затекло-то, охнул два — это открыл глаза и увидел сияющее солнечное утро.

Не поверил. По инерции перевалил тело набок, а затем — на спину.

Утреннее солнце. Солнечное утро. Кому как нравится.

— Митька! Как там у вас? — крикнули откуда-то сверху и со стороны.

Над Вадимом повисло встревоженное лицо Митьки.

— У нас всё нормально, — сказал Вадим.

— А чего не встаёшь?

— Руки затекли.

— У нас всё нормально! — завопил Митька, и от неожиданности Вадима продрал мороз по коже. — У Вадьки руки затекли! Отлёживается!

Сбоку наплыла серая морда с чёрным носом и чёрными изучающими глазами. Чёрные глаза поизучали лицо Вадима, потом морда съехала вниз и улеглась на плечо хозяина.

— Холодно на земле-то, — сказал Митька, — мож встанешь?

— На земле не холодно, на земле хорошо. Митька, что-о я не соображу. Я спал? Вроде ночь была, а сейчас — утро.

— Славка вон идёт. Спроси у него. Я сам, знаешь, как испугался, когда засветлело кругом?

Вадим, не поворачивая головы, скосил глаза на что-то, заслонившее солнце. Глазами двигать трудно. Он снова полуприкрыл их. Горячие.

— Помочь встать?

— Не, мне и так хорошо.

— Если б на траве, я не возражал бы. Но на земле не рекомендую. Вставай, заодно глянешь, от какого зрелища отец Дионисий оторваться не может.

Славка ухватился за руку, Митька всерьёз толкал в спину — Вадим ныл, ругался, жаловался, но встать пришлось. А встал и замер: солнце ласково и тепло погладило по щеке, не так весомо, как Ниро только что, но ощутимо. И Вадим слабо улыбнулся, почувствовал, что улыбке не даёт развернуться во всю ширь стянутая кожа, и забеспокоился.