Страждущий веры

Улучив момент, Вей обхватил меня за плечи, а Асгрим влил напиток силой. Он попал не в то горло, обжёг. Я закашлялась. Едва не стошнило.

— Оставьте вы её. Не хочет, и ладно. Захлебнётся ведь, — подоспел к нам Микаш и ударил меня по спине так, что я чуть не упала. Хоть кашель прошёл, и Вейас с Асгримом больше напоить не пытались.

Я забралась в дальний угол, чтобы меня больше не трогали. Когда фляги опустели, туаты достали несколько деревянных трубок и набили их ягелем. Раскурили, выдувая белёсые кольца. И тоже стали передавать по кругу.

Дым оседал внизу белыми облачками. От едкого кисло-сладкого запаха кружило голову. Кто-то из туатов завёл тоскливую песню, остальные подхватили. Заскрипели подвяленные дымом голоса, хором рассказывая историю на непонятном, мелодичном языке. То опускались, то поднимались, ликовали и грустили, тосковали и полнились надеждой. И чудились в их песне бушующий океан, заснеженные вершины гор, вьюжный вой и плач по временам былого величия.

— О чём это? — разморено спросил Вей, когда они замолчали, чтобы перевести дух.

— Песня предначальных времён на предначальном языке. О том, как лесная богиня-покровительница Дану увела наших предков из гибнущего мира через Червоточину. По морю они приплыли на серебряных кораблях к тёплым берегам и расселились южнее Утгардского нагорья. Не всем пришёлся по вкусу Мидгард, отчаянные смельчаки решили отыскать обратный путь, захватили корабли и поплыли обратно. Только не вела уже их своей мудрой волей богиня. Корабли разбились об айсберги и затонули. Лишь нескольких счастливчиков помиловали боги, велев им передать остальным, чтобы те не мыслили о возвращении и не смели заходить в пустыню Хельхейма северней лабиринта. В такую же зимнюю пору они шли, замерзая, через суровый Утгард и оплакивали потерянную прародину, — по-пьяному высокопарно отвечал Асгрим.

— А говорят, что Червоточина вас породила, — усомнился Вей.

— Нет, наш народ был рождён под солнцем другого мира. Мира, где хозяевами были мы, а не длиннобородые. По крайней мере, так сказывается в легендах, — Асгрим заметно притих к концу, словно погрузился в мрачные раздумья.

— А детали? Ваша баллада такая длинная. Можешь дословно её перевести? — Вейас не унимался, сосредоточился и подобрался, словно и не пил вовсе

— Я знаю лишь общий смысл. Предначальный язык умер вместе с нашей прародиной. Лишь отголоски тех событий сохранились в легендах, но и они угасают с каждым поколением. Наша богиня теряет силы, ворожея выбрала иного покровителя, здешнего. Вскоре мы и вовсе уверимся, что правдивы ваши поверья, а не наши, — Асгрим выкурил из протянутой товарищем трубки побольше, выпуская пар струйками из ноздрей.

Вейас молча ожидал своей очереди. Необычно степенный, задумчивый. И взгляд такой далёкий-далёкий. Я-то думала, у нас в семье одна я люблю задаваться бесполезными вопросами.

— А почему ваш мир умер? Разве он может умереть? — подала голос я, когда Асгрим передал трубку Вею.

— Об этом в легенде не говорится. Может, стало слишком жарко, а, может, слишком холодно. Может, была война, которая затопила землю кровью и огнём. Может, тьма поглотила весь мир, а, может, боги оставили его. Некому стало поддерживать порядок, и всё обратилось в хаос, — медленно вытягивая каждое слово, отвечал Асгрим, словно продолжал пускать кольца дыма.

— Отчего боги оставляют мир? — мой голос, оказывается, звучал также разморено. Мысли текли вяло, в бреду. Я не до конца понимала, о чём у нас идёт беседа, что именно я спрашиваю и что хочу услышать.

— Может, тьма пожирает и их. Может, когда в них перестают верить, их сила исчезает. Может, они сами перестают верить, разочаровываются и уходят. А может, они, как и все, отживают отмеренный срок и умирают, — голос Асгрима затухал, а подбородок клонился всё ниже к груди.

Остальные туаты уже давно уснули на тех же местах, где сидели. Вейас бодрился, но как только я перехватила разговор, тоже заклевал носом. Головешки в камине тлели еле-еле, на улице зловеще завывал ветер, мир погружался во тьму. В моём воображении вовсю оживали образы из легенды, пугающие своей непостижимой глубиной. Я стояла на краю Червоточины и видела внутри бездну с тлеющими угольками иных миров, что кружились в беспрестанном хороводе и пели завораживающими голосами туатов. Но чернота наступала, и угольки, с шипением испустив кольца дыма, гасли, растворялись в бездне без остатка.

Скрипнули половицы. До костей пробрал едва различимый шепоток. Шаги приближались. Чудилось, будто давешний кошмар стал явью. Мой тёмный суженый спешит сквозь миры, времена и расстояния, а Зверя нет. Он ушёл или умер, неважно. И некому, совсем некому меня защитить.

— Не бойся, — послышался низкий голос Микаша. — Это всего лишь я.

Он опустился рядом.

— Ты не пил с остальными? — догадалась я по его верной походке и бодрому голосу. Даже меня развезло, а он держался.

— Кто-то же должен быть начеку, особенно после таких сказок. Спи, я смогу тебя защитить, что бы там ни было.

— Даже если демон-пересмешник превратится в меня и заставит тебя сражаться против него на мечах? — усмехнулась я, укладываясь поудобней, и закрыла глаза.

— Вряд ли он сумеет подрожать твоему ехидству, а с остальным я справлюсь.

Он зевнул, укрыл меня собственным плащом и затих рядом.

Наутро вчерашние беседы показались дурманным сном, который стремительно заволакивало пеленой забвения. И вскоре я уже не могла припомнить ничего, кроме ощущения липкого ужаса перед неизведанным. Остальные тоже молчали, словно те песни и легенды предназначались исключительно для прокуренного дурманящим ягелем вечера, а под сенью ясного дня им места нет.

Мы сильно разморились, и ехать стало только тяжелее. Лошади лениво плелись по высоким сугробам. У всадников уже не осталось сил на понукания. Все клевали носом. Молчали. Мечтали лишь о том, когда утомительная дорога закончится.

Северная звезда скрылась за тучами, вместе с ней отступила тревожность и головная боль. Я была довольна хотя бы этим.

— Крепитесь, до заледенелого моря рукой подать, — подбодрил неунывающий Асгрим.

— Ага, а потом ещё через ледяную пустыню Хельхейма и, если повезёт, обратно столько же пилить, — остудил его пыл Вейас.

— Никто вас за руку не тянул, — резонно заметил предводитель туатов и снова встал впереди строя.

Переход всё не кончался. Когда наступила ночь, по крайней мере, по моим подсчётам она наступила — из-за туч не разобрать — я задремала, доверившись умной кобыле. Мерное колыхание седла убаюкивало. Глаза слипались. Сознание то ускользало, то врывалось в тело, разбуженное резким движением или звуком. И снова тонуло в трясине усталости и недосыпа.

Тело как молнией пронзило. Яркая вспышка ослепила зажмуренные глаза, обожгла веки. Сердце затрепыхалось в груди. Стало тяжело дышать. Я плавно накренилась набок и соскользнула в снег.

— Лайсве! — раздался рядом и совсем далеко испуганный вскрик.

Погасло. Вспыхнуло. Меня трясли, колотили по щекам наотмашь.

— Принцессочка! Принцессочка! Ну же, не уходи, я сойду тут с ума один!

Я с трудом разлепила глаза. Встревоженное лицо Микаша нависло надо мной, маска из тёмного воска с глазами цвета недобрых звёзд. Потянулась к нему.

— Ты в порядке?

— Да… Вейас?!

За могучей спиной Микаша брата не оказалось. Он не мог не заметить, что я упала, он ехал рядом со мной! Усталость и обморок тут же забылись — сердце сжал тугой комок страха. Я ухватилась за парку Микаша и поднялась.