Страждущий веры

— Ты, кажется, забыл: я властелин Ничего. — Безликий склонился над поверженным врагом.

— Ах ты, коварная сволочь! — шипел Тень, извиваясь в путах. — А ещё меня предателем называешь. Я всё равно выберусь: твои силы на исходе и больше меня не удержат.

Безликий пожал плечами и вскинул руку. Туман закопошился и потянул Тень в его старую темницу в недрах земли. Безликий пригляделся к своим ладоням. Они стали совсем бледные, почти прозрачные. Вот-вот исчезнут, как и он сам. Безликий тяжело вздохнул, впервые за вечность соглашаясь с братом.

— Значит, нужно их возвратить, силы… Капля веры в океане отчаяния — этого будет достаточно.

Безликий свернулся на ложе калачиком, обняв себя за плечи. И снова видел умирающий в медленной агонии мир.

Глава 7. Сумеречники и единоверцы

1526 г. от заселения Мидгарда, Гульборг, Кундия

Наше путешествие на север оказалось совсем не таким лёгким, как представлялось дома. Ни я, ни даже Вейас, хоть он не сознавался, не привыкли проводить в седле по восемь-двенадцать часов, искать водопой и выпас для лошадей и удобные места для стоянок. По ночам мы мёрзли под ветхими навесами, следя по очереди за постоянно затухающим костром. Просыпались и вздрагивали каждый раз, когда поблизости раздавался заунывный волчий вой или глухой лосиный рёв. Одежда выпачкалась и прохудилась. Тело зудело от усталости и грязи. Припасы быстро заканчивались, а отыскать хоть что-нибудь съедобное в едва пробудившемся от зимней спячки лесу было трудно.

Отойдя от замка на расстояние недельного перехода, мы выбрались на тракт и присоединились к купеческому обозу, что вёз на торжище пряности и шелка из южных стран и приобретал пушнину у северных охотников. Закон обязывал помогать Сумеречникам всем, чем только можно, потому купцы поделились с нами едой, одолжили тёплую одежду и развлекали рассказами о диковинных землях по ту сторону Рифейских гор. Но я нет-нет да ощущала в брошенных украдкой взглядах настороженность. Неискренность? Недовольство? Вейас говорил, что мне всё чудится, но отделаться от гнетущего чувства не получалось.

Мешало и то, что при посторонних даже по нужде сходить было сложно. Купцы помоложе навязывались в компанию. Не задерёт меня медведь за ближайшими кустиками — это смешно! Приходилось отыскивать глупые предлоги, чтобы улизнуть незаметно. А когда начались месячные крови, стало и того хуже. Похоже, попутчики всё-таки признали во мне девушку и про себя посмеивались. Плевать! Всё равно докладывать в орден не станут: слишком боятся рыцарей, чтобы лишний раз связываться.

Вскоре с купцами пришлось расстаться. Их путь лежал на запад в Дюарль, пышную столицу богатого Норикийского королевства, нас же ждала дорога через вольные города Лапии на крайний север.

Мы вновь оказались одни, но в лесах больше не останавливались. Чем ближе к северу, тем больше риск нарваться на демонов, к тому же неокрепший дар, как у Вейаса, привлекает их внимание. По крайней мере, так говорили наставники. Отдав почти все наши деньги картографу, мы заполучили план местности Кундии, по которой ехали сейчас, и большей части Лапии, и прокладывали путь так, чтобы всегда ночевать с людьми.

Селяне и мещане привечали нас с таким же радушием, как и купцы: отдавали лучшие куски со стола, уступали тёплое место у печи, растапливали баню. Хотя с купанием тоже выходила незадача: все удивлялись, почему мы с братом не хотим мыться вместе и хлестать друг друга берёзовыми вениками — у простолюдинов, оказывается, был такой жуткий ритуал парения в бане. Один раз мы всё же уступили под натиском неудобных расспросов, а потом каждому пришлось ждать в душном предбаннике с завязанными полотенцем глазами, пока другой раздевался и смывал с себя дорожную пыль. Мой гадкий братец к тому же подглядывал и гнусно хихикал. Из-за него я поскользнулась на мокрых досках и чуть не разбила голову о каменку. После этого я зареклась ходить в баню вместе с Вейасом, наплевав, что мою маскировку могут раскрыть.

Взгляды продолжали меня мучить. Особенно взгляды детей, которым приходилось мёрзнуть и голодать из-за нас. Порой мне хотелось отдать им свою миску постной похлёбки с краюхой хлеба и уйти ночевать в лесу вместе с диким зверьём и демонами, лишь бы не ощущать вину за свою «избранность».

Как-то раз мы остановились в особенно бедной деревушке, которой в прошлом году сильно досталось из-за нашествий демонов. Жителей тут было совсем немного, половина домов пустовала, а вторая стояла покосившимися, покрытыми копотью развалюхами, из которых испуганно выглядывали измождённые лица. Кормили скудно: пустым бульоном и водянистой кашей из полевых растений. Спать постелили на жёстких лавках у отсыревшей и покрытой плесенью стены. А детей — двух шестилетних девчонок и совсем крохотного мальчонку — выгоняли спать в сарае.

Девочки, понурив головы, поплелись за порог, а мальчонка упал на пол и принялся колотить кулаками о доски, крича, что в сарае живёт бабай, который всех съест. Как ни старалась мать его утихомирить, ничего не выходило. Отец не выдержал и замахнулся на него рукой. Я не смогла на это смотреть. Схватила меч, который Вей позаимствовал для меня из отцовского арсенала, и сказала, что сама заночую в сарае. Подкараулю этого бабая и отсеку ему голову, чтобы не смел больше есть маленьких детей.

Мальчонка успокоился, а вот родители уставились на меня с испугом и хором принялись извиняться, что у них нечем отплатить нам за помощь. Я удивлённо глянула на брата. Тот укоризненно качал головой. Мол, сама кашу заварила, сама и расхлёбывай. Я и подумать не могла, что взрослые люди воспримут мои слова всерьёз. Пришлось заночевать в сарае на гнилой соломе, в которой копошились мыши. Зато дети вернулись в дом, а вскоре ко мне присоединился злой, как стая саблезубых демонов, Вейас. Костерил меня последними словами полночи, пока нас обоих не сморил сон. Наутро мы проснулись продрогшие и простывшие. Шмыгая носом, Вейас не преминул напомнить о бабьей дури и ушёл в дом, а я ещё долго бродила по окрестностям, пока не отыскала морёную корягу на берегу заросшего ракитами озерца. Обстрогала сучья ножом и отнесла детям. Сказала, что это рога демона-бабая. Мы с братом подкараулили его ночью в сарае и обезглавили — больше бояться нечего.

Дети, толкаясь и вырывая друг у друга трофей, разглядывали его с неподдельным восхищением, а вот взрослые подозрительно напряглись. Мать благодарила и извинялась за доставленные хлопоты и скудный приём. Отец куда-то убежал и отсутствовал, пока мы доедали постную похлёбку. Вернулся, когда мы уже поседлали лошадей и собирались ехать дальше. Стал извиняться пуще прежнего, поблагодарил за избавление от демона-супостата и всучил мне тощий кошель. Мол, всё, что удалось занять у соседей, вы уж не серчайте, нет у нас, убогих, больше ничего. Так стыдно сделалось, но Вейас сунул кошель за пазуху, запрыгнул в седло и помчал по дороге, поднимая столб пыли. И я за ним, боясь отстать.

Этого я брату долго не могла простить. Он уверял, что простолюдины бы не приняли деньги обратно — так уж у них заведено, но мне всё равно было гадко. Я чувствовала себя… мошенницей, воровкой. И постоянно вспоминала лицо того мальчика. Туго им теперь до первого урожая придётся. Совсем голодно. Из-за меня.

***

Север не терпел немощи. Высокие дома из круглых необтёсанных брёвен выделялись коричневым цветом на фоне посеревших от времени хозяйственных пристроек в просторных, огороженных массивными заборами дворах. Жили здесь большими семьями в несколько поколений, и хозяйство тоже содержали большое, чтобы всех согреть, прокормить и защитить. На рыночных площадях вдоль крытых рядов деревянных прилавков — в тайге строительного леса всегда хватало — собиралось множество чужеземных купцов, выменивавших по весне муку и крупы на северные диковинки: поделки из костей и клыков медведей, соболий и песцовый мех, чудные статуэтки из ольхи, сосны и морёного дуба. Они славились по всему Мидгарду неповторимым своеобразием. Не голодали и рудокопы: в невысоких горах добывалось железо и уголь.

Разбойники и захватчики сюда захаживать боялись: не выдерживали лютых морозов, частых нападений демонов и суровости северян. Здесь выживали только сильнейшие из сильных, самые отчаянные и терпеливые. Они защищали своё добро до последнего вздоха.

Это произошло на подходе к Докулайской равнине, куда моего брата собирались отправить за шкурой белого варга, в небольшом селе близ городка Гульборг. Ночевать случилось в доме зажиточного селянина. Мы как раз с аппетитом обгладывали копчёные телячьи рёбрышки и запивали их сбитнем, когда в сени забежала молодая жена кого-то из младших сыновей хозяина, невысокая, пухлая, с широкими бёдрами и крепкими руками. Запыхалась, дрожала и прятала глаза.

— В курятнике перья и кровь! Три лучших наседки пропало, — горестно причитала она, боясь, видно, что старшая хозяйка заругает, но улыбчивая пожилая женщина лишь повела плечами и тяжело вздохнула.

— Опять хоря нелёгкая принесла. Придётся Полкашу на входе сажать, только он лаем всех наседок распугает — совсем без яиц останемся.

Вейас перестал жевать и хитро прищурился. Сделалось не по себе. Вскоре нам предстоял длинный переход по безлюдному краю. Надо было запасти еду и сменить отощавших лошадей, но денег почти не осталось. Теперь вечера мы коротали в размышлениях, где взять ещё. Не побираться же, в самом деле. Мы всё-таки дети лорда Веломри, рыцаря славного ордена Сумеречников… хоть и беглые.