Страждущий веры

— Почему ты так уверен, что тебе бы удалось победить на турнире за руку принцессы? — я выбрала менее болезненную тему.

— Я хороший воин. Мой отец был доблестным охотником, а не плешивым лордом. На моей стороне любовь и удача, — самонадеянно заявил он.

Я прыснула в кулак.

— Не веришь? — Асгрим прищурился, но на этот раз не зло и насмешливо, а по-доброму лукаво.

— Мой отец хоть и лорд, но вовсе не плешивый. За всю жизнь он не проиграл ни единого боя. Знаешь почему?

Асгрим подался вперёд. Вряд ли он воспринимал мои слова всерьёз, но захмелел так, что и сам был не прочь подурачиться:

— Почему?

— Потому что я, — ударила себя рукой в грудь, чтобы показать, насколько пьяна. — Я была его талисманом. Моя удача самая большая — все говорят. У меня сильный покровитель.

— Ох! — Асгрим снова раскатисто рассмеялся. — Может, проверим?

Он вынул из кармана два белых кубика с выкрашенными в красный круглыми выщербинами. Кости, чистая удача — знай себе бросай. Мы с братом в детстве так разыгрывали, кому придётся делать что-то не слишком приятное. Я всегда побеждала, а Вей понарошку обижался. Как же мне его не хватает!

— А давай! — я отхлебнула из кубка для храбрости. — На что играем? На раздевание?

В притворном стеснении я покусала губу и оттянула край рубахи.

— Ни за что! А вдруг мне после этого кошмары сниться будут?

— Тогда на желание.

Асгрим кивнул:

— Наконец-то я добьюсь, чтобы ты сидела тихо, и смогу пару часов поспать. Два из трёх?

Вначале мы бросали, чтобы выбрать, чей ход первый. Стражнику выпал дубль и он, окрылённый победой, выбил одиннадцать очков. Не особо переживая, я выкинула трёшку. Асгрим радостно потёр руки и взял следующий ход. Удача ему изменила — выпало всего пять очков. Он с досадой скривился и передал кубики мне. Я отыграла совсем малость — два очка с семёрки. Асгрим повеселел.

— Я сделаю тебя всухую!

Такими темпами я упущу единственный шанс. Надо повысить ставки:

— Давай угадаем последний ход, м? Так гораздо интересней.

Асгрим подозрительно сощурился:

— Ты не сказала своего желания. Я тебя не выпущу и брата твоего расколдовать не смогу.

— Обещаю, это будет нечто другое. Я скажу, если выиграю. Ну же, неужели ты испугался удачи дочки длиннобородого лорда?

— Воины лесной богини Дану ничего не боятся! — Асгрим сжал кости в кулак и, перебирая их пальцами, загадал: — Будет дубль.

Первый кубик послушно лёг пятёркой вверх, второй покатился, стал на ребро, лениво покачиваясь из стороны в сторону, то четвёркой, то пятёркой. Спустя несколько тягостных мгновений выпала пятёрка.

— Да! Я победил! Два спокойных часа в мягкой постели — я иду к вам! — от радости Асгрим даже заёрзал.

Я лукаво улыбнулась:

— Не гони лошадок.

Собрала кубики в раскрытую ладонь и подула на них. Брат мой, Ветер, не подведи. Я знаю, здесь ты слаб и прошу я обычно о глупостях, но сейчас это очень важно. Ради Вейаса, пожалуйста! Я верю, ты поможешь.

— Глаза змеи.

Асгрим напрягся. Я бросила кости. С гулким стуком они покатились в разные стороны. Первый ударился об стену и остановился только на середине зала. Мы с Асгримом подбежали к нему. Тройка... Никакой я не талисман! Я закрыла лицо руками, пытаясь спрятать отчаяние. Асгрим пошёл за вторым кубиком.

— Что здесь происходит? — звякнул пропитанный презрением голос.

Я обернулась. На пороге стояла Эйтайни, наступив носком сапога на кубик. Асгрим как раз пытался его поднять и застыл, в растерянности глядя на принцессу снизу вверх.

— В детство впал или до слабоумия допился? — съязвила она. — Я поговорю с отцом о том, как ты относишься к своим обязанностям. А теперь — с дороги!

Эйтайни оттолкнула Асгрима в сторону и прошла внутрь.

— Вейас! — вскрикнула я.

Брат следовал за принцессой молчаливой тенью. Я подбежала к нему и обняла. Я и не надеялась... Это лучше, чем с дурацкими костями, много-много лучше!

— Идём, думаю, им нужно остаться наедине, — процедила сквозь зубы Эйтайни.

Я выглянула из-за плеча Вейаса: принцесса уже тянула Асгрима прочь.

— Но... не думаю, что стоит... — отрывочно бормотал он со смутной тревогой во взгляде.

Эйтайни и слушать не стала. Они ушли, и брат снова поглотил моё внимание. Он не казался больным или несчастным, наоборот, был на удивление спокоен. Спина неестественно ровная, взгляд стремится вдаль, губы плотно сомкнуты.

— Вей, скажи что-нибудь. Не пугай меня. Это я, твоя сестра Лайсве.

Он осмотрел меня с головы до ног и безучастно ответил:

— Помню. Когда вернётся Эйтайни?

Надеюсь, что никогда.

— Ты был с ней так долго. Я переживала, что ты совсем меня забыл.

— Я же сказал, что помню, — раздражённо ответил он. Я отступила на шаг. — Я хочу вернуться к ней. Она песня моей души, солнце моей жизни. Скорей бы её отец дал согласие на наш союз, тогда мы вечно будем вместе.

— Но как же испытание? Хельхейм и клыки вэса? Как же рыцарство? Помнишь, как ты хотел доказать отцу, что сможешь добиться всего сам? Неужели бросишь всё в шаге от победы?

— Это была глупая затея. Я шёл, только потому что чувствовал, что встречу её. Теперь мы вместе, и больше мне ничего не нужно.

Жутко. Вейас не может так всерьёз думать, это приворот.

— А что мне прикажешь делать?

— То, что должна была с самого начала, — безразлично бросил брат. — Выйти замуж за своего жениха. Я щадил твои чувства, но настало время сказать правду. Ту самую, которую я не смог открыть тебе у пещеры.

Я подалась к нему навстречу. Неужели скажет?

— Ты глупая невзрачная девчонка, умеющая только ныть и плакать. Ты недостойна лучшего. Будь благодарна за то, что орден избрал для тебя пару, иначе бы ты закончила свои дни выжившей из ума старой девой.

Каждое слово впивалось в кожу игами, тянуло кишки наружу, заволакивая сознание дикой болью, потому... Потому что в глубине души я была согласна.

— Хватит за меня цепляться. Я был с тобой только потому, что превратность судьбы породнила нас по крови. Иначе я бы и не взглянул на тебя, будь ты даже последней женщиной в Мидгарде.

— О чём ты? — спросила я, зябко обнимая себя за плечи. Какое-то сумасшествие!

— О твоём вожделении к собственному брату, — он надвигался угрожающей тенью. — Об извращённой похоти уродливой девчонки, которая сходит с ума оттого, что не может принять свою никчёмность.