Страждущий веры

— Почему? — ныла, выпятив нижнюю губу, Агнежка, пока Микаш вёл на верёвке косулю, которую она притащила домой несколько недель назад.

Животное ободрало ногу и с трудом ковыляло на трёх. Самой его выходить Агнежке не хватило ни смекалки, ни сил, потому ещё и этим пришлось заниматься Микашу. Если бы демонова косуля сдохла, сестра бы рыдала так, что даже его внушение оказалось бы бесполезным.

— Потому что это дикое животное и в неволе погибнет. Мы заведём домашнюю козочку, и ты сможешь за ней ухаживать.

Агнежка несогласно захныкала. Они спустились на дно поросшего дубами и ясенями болотистого лога. Деревья уже стояли сиротливо-голые, а опавшая листва шелестела и скользила под ногами.

Косуля встрепенулась и стала рваться с верёвки.

— Видишь, Одуванчик, как свободу почуяла? Ты должна отпустить её сама, — Микаш ослабил узел.

Агнежке оставалось только потянуть за верёвку. Её руки дрожали, и Микашу пришлось её подтолкнуть. Освободившись, косуля рванула прочь — только копыта сверкали. Агнежка громко разрыдалась, распугивая всё зверье. Микаш вздохнул. Что-то заставило его повернуть голову и вглядеться в заросли боярышника. Позже Микаш узнал, что это и был тот самый зов, о котором толковала чокнутая горевестница.

— Оставайся здесь, — предупредил он сестру и обошёл колючие заросли по краю.

За ними на небольшой лысой полянке, прикрытые палками и дёрном, валялись несколько овечьих туш. Микаш убрал мусор и внимательно их осмотрел. Шкура осталась нетронутой, ран нигде видно не было за исключением двух запёкшихся точек на шеях. Микаш достал нож и надрезал кожу рядом. Крови совсем не было, словно кто-то выпил её досуха.

— Мика! Мика! — позвала Агнежка.

Он побежал к ней и перешёл на шаг, только когда понял, что опасности нет. Сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не пугать её.

— Корону забыл, — засмеялась сестра.

Водрузила ему на голову венок из жёлтых листьев. Любила такие штуки.

— Спасибо, Одуванчик, очень красиво, — Микаш ласково потрепал её по щеке и взял за руку. — Идём, уже пора.

Он едва не бежал, не хотел, чтобы сестра оставалась в этом проклятом месте хоть чуть-чуть дольше. Довёл до дома и подтолкнул к двери.

— Ступай к матушке. Я… я на работу. Уже опаздываю, да, — попытался отговориться он.

Сестра заканючила:

— Останься. Ты вчера был. Сегодня вместе: король и королева. Будем править миром!

Откуда она взяла этот вздор?

— Будь умницей. Слушай маму, — он поцеловал её в лоб на прощание. — Я вечером приду, и мы поправим всем, чем хочешь.

«Не любит он тебя. Мать и вовсе со свету сжить мечтает. Обуза ты для них. Только я, я один тебя люблю. И брошу весь мир к твоим ногам. И будем править. Вместе».

Микаш обернулся, но никого не увидел, кроме улыбающейся Агнежки. «Каррр-каррр», — поднялась стая ворон и полетела прочь. Микаш встряхнул головой, прогоняя наваждение, и зашагал к дому сельского главы Грацека. Там собрался весь народ. Тревожно гомонили, перекрывая даже карканье ворон. И будто носился над ними почти осязаемый дух несчастья. Микаш подошёл ближе и услышал надрывный голос Ежи, самого богатого селянина в округе:

— Я же говорю, сынку мой Марек весь город обошёл: нету там наших девок. Ни Зоськи, ни Граськи, ни моей дорогой дочечки Катаржины — никого не видали. Демоны их забрали, говорю вам, демоны!

— Зоська знатная гулёна была. Бесприданница, а от наших парней нос воротила. Все хвасталась, что в город сбежит и за богатого купца выйдет, — вклинилась завзятая сплетница баба Мила. Хлебом не корми, дай позлословить — мать про неё говорила. — А Граська за ней с малолетства хвостом ходила. После пропажи подруги заявила, что следом пойдёт. И ежели чего, Зоська её в беде не оставит. Вот обе и сгинули, дурницы.

— Да с Зоськой и Граськой было бы понятно, — заспорил Ежи. — Но моя Катаржиночка же не такая. Умница, искусница, хозяюшка — все скажут. И жених у неё из соседнего села сговорённый. Она так радовалась. Уже приданое подготовила. Не могла она всё бросить!

— Грася, конечно, дурница, но кто-то и правда её свёл. Сам видел, как она запиралась в сарае и с кем-то шушукалась, — подал тихий голос брат пропавшей.

— И с Катаржинкой моей так же. Странное творилось!

— Так странное творилось или не могла благоразумница всё бросить? — не унималась баба Мила.

— В самом деле, Ежи, не стоит заранее тревогу бить. Погодим немного, авось нету никаких демонов, — примиряюще встал между ними Грацек.

Микаш пробился сквозь толпу и объявил:

— Боюсь, мастер Ежи прав. Это демон. Я овец пропавших нашёл, они там, на дне лога. Из них выпили всю кровь.

Селяне отступили от него на несколько шагов, словно он плохо пах или болел чем-то заразным. Микаш слышал их мысли настолько ясно, будто они были сказаны вслух:

«Так он и сам демон. Подкидыш. Мать его от злого духа понесла. Недаром только на одиннадцатый месяц после смерти мужа разродилась. Странный он, ненормальный. Сестра полоумная, а этот так вообще. Смотрит-то как! Прям видно, что в этих глазах что-то недоброе таится».

Микаш-то надеялся, что его приняли. Впрочем, неважно.

— Идёмте, я покажу! — настойчиво позвал он.

Грацек кивнул. Он относился к семье Микаша спокойней, чем остальные, да и считался человеком разумным. Недаром же его главой выбрали.

Крепкие мужики направились в лог. Ещё вездесущая баба Мила увязалась. Под общие охи Микаш показал мёртвых овец.

— Глядите, ими даже звери побрезговали. Точно, демон! — запричитал Ежи.

— Нужно звать Сумеречников, — вновь подал голос Микаш.

— Тю, Сумеречников. Они ж золота потребуют — вовек не расплатимся, — шикнула на него баба Мила.

— Но ведь это нашествие. Сумеречники должны защитить нас. Это их предназначение.

— Совсем мальцу сказками голову задурили. Говорила же, негоже, когда мужика бабы растят.

— А что, может, попробуем? — предложил Ежи. — Я всё отдам, лишь бы Катаржиночку вернуть.

— Ну хорошо, только кто ж решится к ним ехать? — скрепя сердце согласился Грацек. — Они ж сами как демоны, даром что людьми притворяются.

— Я, я поеду и уговорю их. У меня получится, — вызвался Микаш.

— Угу, золотишко наше решил прикарманить, ух, голодранец! — не унималась баба Мила.

— Не нужно мне ваше золотишко. Я хочу семью защитить.

— Ну конечно, убогую сестрицу и мамашу, которая тебя как ломовую скотину использует. Ведь ты их так любишь, — язвила несносная женщина.

Микаш сжал кулаки, с трудом сдерживаясь, и процедил сквозь зубы:

— Мне хорошо с ними, я ни на что не жалуюсь!

— Пускай едет, раз сам вызвался. Может, и вправду, ему легче будет с ними сговориться, — поддержал его Ежи.