Страждущий веры

Я подхватила поводья Кассочки и поспешила следом.

«Не очень-то и хотелось».

Глава 20. Сквозь темень, снег и горные кряжи

1527 г. от заселения Мидгарда, Утгард

Туаты выделили Микашу одного из вьючных животных и тёплую одежду. Нижняя малица шилась из оленьих шкур мехом внутрь, а верхняя парка, которая надевалась на случай сильных морозов, — мехом наружу. Тяжёленькие, но на лошади в них удобней, чем в несшитых шкурах. В них Микаш даже в седло залезть не смог. На ноги мы надевали торбаза — высокие сапоги из тюленьих шкур, они едва пролезали в стремена и мешали сгибать колени, но, по крайней мере, ступни в них не стыли.

Пурга намела огромные сугробы. Ненниры проваливались в свежий снег по пузо. В гору ползли с трудом, но на плато стало полегче — ветер смёл сыпучий слой и дул в спину, подгоняя.

Микаш плёлся в конце строя и о чём-то расспрашивал замыкающих туатов. Я отчётливо слышала их смех. Дорога стала шире. Микаш, поскакав галопом, обдал нас с Веем снежной волной и поравнялся с Асгримом, заметно его напугав. Они тоже принялись что-то обсуждать. Я подъехала ближе.

— Часто вы сюда наведываетесь? — Микаш беседовал с Асгримом так буднично, словно перед ним был человек. — Здесь же запросто можно замёрзнуть насмерть, если уж вас Червоточина не пугает.

— Пугает не меньше, чем вас. Многим тут всё равно, кого есть: длиннобородых или остроухих, — Асгрим не таился, будто воспринимал его как одного из своих, не так, как меня и Вея. — И холод мы чувствуем. Просто привыкли. Поохотиться в зимнем Утгарде, дойти до Заледенелого моря и вернуться для нас — дело чести. А молодёжь мы испытываем по-особому. Чтобы доказать свою зрелость, они несколько дней проводят в горах одни без еды и питья. Если выдержат, на них снизойдёт мудрость, закалит тело и дух, а если нет… иногда по весне мы находим их обглоданные кости.

— Хорошее испытание, куда лучше нашего, — согласился Микаш.

Неправда! Глупое, жестокое и бесполезное!

— Наши заставляют слуг убивать безвредных тварей, чтобы хвастаться трофеями и раздуваться от гордости.

Асгрим молчал.

— Скажи, зачем вы помогаете этим детям? Когда-нибудь они смогут использовать ваши секреты против вас.

Он настраивает туатов, чтобы те нас убили?

— Так захотела ворожея. Её воля для нас закон.

— Надо же, одна сумасбродная баба всему племени приказывает.

— Эй, полегче, эта баба моя будущая жена!

Микаш поднял руки, прося прощения.

— Тебе так интересно? — Я чуть не подпрыгнула, когда над самым ухом прозвучал голос брата. Он подобрался ко мне вплотную, и теперь мы тоже ехали бок о бок. — Он тебе нравится?

— Кто?

Асгрим, конечно, забавный и здорово мне помогал, но он демон, и я бы не хотела переходить дорожку Эйтайни.

— Микаш, простолюдин, — уточнил Вейас, недобро косясь на него.

— Фу, он же гаже Йордена! — возмутилась я громче, чем следовало. Асгрим с Микашем обернулись. Я вжала голову в плечи.

— Ты же сама хотела, чтобы он поехал с нами, — недоумевал брат.

Я начала перебирать густую, путающуюся гриву Кассочки и плести из неё косички. В толстых рукавицах не очень удобно. Я так увлечена и никак не могу оторваться. Дурацкий Микаш! Придушу его шкурами на стоянке!

Ехать пришлось долго, нагонять то время, которое мы упустили из-за пурги. Тусклое солнце скатилось за горы на западе, но искрящийся в лунном сиянии снег позволял разглядеть дорогу. Шесть часов, восемь, десять или даже двенадцать — я потеряла счёт времени. Бодрилась из последних сил, чтобы не заклевать носом и не выпасть из седла: напевала, пыталась брата разговорить, заплела Кассочке всю гриву, до которой смогла достать. Но зыбкий лёд дремоты трескался, затягивал в полынью, усталый сон подхватывал стремительным течением и уносил в бездну.

«Я могу подержать тебя телепатией, пока ты спишь», — услужливо предложил Микаш.

«Лучше сдохнуть!»

От возмущения сон разогнало, но встряски хватило всего на полчаса. Начался крутой спуск, сильно качало и приходилось крепко держаться, чтобы не выпасть.

— Привал! — после целой вечности скомандовал Асгрим.

Я с трудом спустилась на ослабевшие ноги, стянула с лошади свёрток с одеялом и завалилась спать. Вейас тронул меня за плечо всего через пару мгновений. Небо серело, становилось сизым. Занимался рассвет.

— Едем.

Вейас сунул мне в руки плошку с остывшей похлёбкой и кивнул на уже посёдланную Кассочку. Пришлось заглатывать завтрак на ходу и догонять отряд вместе с братом.

— Ничего, — успокаивал Асгрим. — До Нижнего леса пара переходов. Там отдохнём.

Дожить бы!

Узкая дорога вилась между гор, то поднималась к лысым вершинам, то спускалась в глубокие каньоны и пряталась под сенью чёрных сосен-исполинов. Солнце выглядывало на пару часов, но и этого хватало, чтобы глаза уставали до боли от горящего в ярких лучах снега. Лучше быть слепым и блуждать во мраке, чем мучиться так. Только сумерки приносили облегчение. Темень здесь не была такой уж кромешной. Снег выделяется на фоне неба, деревьев и скал. По звуку мы догадывались, насколько глубоки сугробы, есть ли настовая корка, растянулась ли наша цепочка и не отстал ли кто.

В горных долинах даже зимой кипела жизнь. Трубно мычали стада косматых овцебыков, едва заметными тенями мелькали белоснежные козероги. Лишь сиплое блеяние позволяло разглядеть их до того, как они убегали. Ухали громадные совы, выскакивали из-под копыт неотличимые от снега песцы. В низинах, в чащах лесов выглядывали из-за толстых стволов голодные волчьи глаза.

Когда мы поднимались на высоту, дышать становилось тяжелее, воздух давил на грудь обжигающей ледяной глыбой. Пот лил градом, несмотря даже на лютые морозы, закладывало уши, тисками сдавливало голову, пересыхало во рту.

Дни сливались в нескончаемый переход с редкими остановками, когда я едва успевала поесть и поспать. Забывала, для чего и куда еду. Ветер усиливался, налетали метели. Лицо приходилось закрывать шарфом, чтобы оно не обветрилось до костей. Одежда покрывалась сосульками, холод оседал инеем на краях капюшона. Голова соображала туго, чувства притупились, я уже ничего не видела и не слышала вокруг, кроме тускло-серой шеи Кассочки и хруста снега под её копытами. Не заметила даже, как пейзаж вокруг изменился: мы спустились к самым подножьям, утих ветер, потеплело, тенью поднялся еловый лес.

— Привал!

Я соскользнула с лошади и, не дожидаясь ужина, залегла спать. Вздрагивала через каждые пять минут, пока не рухнула в небытие. Миновало не меньше десяти часов, а может, и двенадцать, судя по затёкшим мышцам и головной боли. Было светло, но тени стремительно удлинялись. Последний день угасал на пороге долгой зимней ночи. Солнце помахало тусклым лучом и до весны скрылось за горизонтом. Может, к лучшему: глаза отдохнут от свербящего света.

Взбодрившись, я поднялась и затушила гревшую меня нодью из больших поленьев. Между еловыми стволами полыхал костёр, вокруг которого заседал остальной отряд. Я направилась к ним.