Стражи границы

— Интересно, — удивился я.

— Вообще-то это связано с одной историей, которая утратила актуальность лет семьсот назад.

Я хмыкнул. Наш лоцман иногда выражался весьма и весьма заумно.

— Собственно, большая часть истории утратила актуальность около девятисот лет назад, — продолжал Амир, — И к Эритрее имеет довольно косвенное отношение, особенно вторая ее половина.

Я не выдержал и оглянулся на Яноша.

— Вот видишь, мой мальчик, каково воспринимать подобные замысловатые фразочки на слух.

Впрочем, Янош не проникся. Скорее, наоборот. Он выглядел очень заинтересованным.

— Когда-то давно, около полутора тысяч лет назад и даже еще раньше, здесь, в Африке, было множество независимых государств. Собственно, большинство из них есть и по сей день. Но в те времена страны промышляли торговлей и грабежами. И помимо прочих ценностей, было модно красть людей и использовать их в качестве дешевой рабочей силы. То есть рабов. Ну и нашлись люди, которые наживались на этом. Они стали продавать рабов даже за пределы континента. В результате люди страдали, а страны затормозились в своем развитии на века. К двадцатому веку рабство вроде как упразднили, и европейцы принялись использовать африканцев как дешевую рабочую силу прямо тут, на месте. Люди перестали называться рабами, они стали вольнонаемными рабочими. Но скажите, какая разница между рабом и вольнонаемным, если и тот и другой зарабатывали только на харчи и дешевые тряпки наготу прикрыть? А прибыль, как и раньше, текла в карман белых дядей и их черных прихвостней, которые, ради личной наживы, продавали свой народ оптом и в розницу. Потом случилась Третья Мировая война, и Африка была отделена от остального мира. В самой Африке же есть лишь одна Граница — с Южно-Африканской Республикой. И вот в этой-то республике, не успели отгреметь последние залпы мировой войны, разразилась гражданская. Белые воевали с черными, которые, на взгляд белых, стали слишком много о себе понимать… Кстати, господа, надеюсь у вас нет расовых предрассудков? Ну и отлично… Так вот, белых в ЮАР тогда было гораздо меньше, чем черных.

— А сейчас? — встрял Янош.

— Сейчас вообще нет. Сразу после войны власти запретили внутрирасовые браки для белых. Черным можно было, потому как на всех черных, белых просто бы не хватило… Так о чем это я? Ах, да. Значит, в стране началась гражданская война и белые купили у правительства одной из соседних стран наемников, что, по сути дела, является все той же работорговлей, только по-другому названной. В самом деле, как еще можно назвать использование чужого труда, доход с которого идет нанимателю и посреднику? А самому трудяге — одни харчи. Так вот, господа, в те годы еще никто не имел понятия, что же именно представляет из себя Граница. И вот, армия из темнокожих людей пошла через границу убивать своих единоплеменников в пользу белых дядей. Пошла, но не дошла. Граница поглотила всех. В результате случились революции как в Южно-Африканской Республике, так и во многих других африканских странах, в частности в Эритрее. И были приняты жесткие законы против роскоши. Раз в двадцать лет съезд правителей африканских стран определяет необходимый минимум и предельно допустимый максимум. Если кто пытается поиметь что-нибудь свыше этого, у него отбирают имущество в десятикратном размере против суммы превышения. В пользу неимущих.

— Это должно было породить массу злоупотреблений, — проговорил я.

— И породило, — сообщил Амир. — Но с этим легче бороться, чем с работорговлей, которая в том или другом виде процветала в Африке две тысячи лет подряд.

— Вы увлекаетесь историей Африки? — спросил Всеволод.

Так, подумал я, Севушка при исполнении. И в самом деле, зачем морскому волку знать такие подробности? Непорядок!

— Нет, господин полковник, — с легкой руки Яноша, Севушку называли господином полковником все, кроме меня. Примерно так через раз. — Просто, этому учат в школе морских лоцманов и других морских офицеров. Это должны знать все, кто ходит по Красному морю. В противном случае можно налететь на крупные неприятности, возможно даже на дипломатические осложнения.

Всеволод согласно кивнул. Эта причина была вполне по нему.

Мы прошли по улице, и зашли в один из двухэтажных домов. Это оказался продовольственный магазин. На первом этаже продавали мясо, овощи и фрукты, на втором — различные напитки. Я с удовольствием отметил, что законы против роскоши не распространяются на ассортимент магазина и, по рекомендации Амира, подкупил чая, кофе, вина и пальмовой водки. На пробу. Грешным делом, я уже лет пять, как не разделяю предубеждения Вацлава по поводу потребления спиртных напитков в компании. Может быть это связано с тем, что мне всегда приходилось или пить, или делать вид, что пью, на представительских обедах. А в последние пять лет до путешествия Вацлава в Трехречье я к каждому дню относился как к последнему. И никогда не откладывал на завтра ни работу, ни удовольствия. Второй пункт этой программы особых хлопот мне не доставил, а вот первый едва, и правда, не свел меня в могилу.

Мы еще прогулялись по городу и собрались возвращаться на корабль. К счастью, опасения Амира не оправдались, и к нам никто не пристал с вопросами. Амир воспринял это с облегчением — вдруг, де, я забуду соврать и скажу, что корабль мой. А ведь надо говорить, что он казенный. Но я никогда не говорил Амиру, что корабль то не мой, а и в самом деле казенный, точнее, собственность верхневолынской короны. Умри я завтра, корабль как был, так и останется в королевской собственности, только пользоваться им будет мой брат. Впервые, при этой мысли, я почувствовал неприятный холодок на душе. То есть мне всегда хотелось быть с братом и делить с ним все радости и огорчения. А теперь, когда эти радости у нас с ним действительно появились, я вдруг понял, что расставаться с ними я не хочу. Я мысленно наплевал на зрителей и поцеловал жену. Все-таки, даже если вся жизнь впереди, радости на завтра откладывать нельзя. А вдруг меня сожрет пурпурный коралл, или же нильский крокодил!

Мы без приключений вернулись на корабль, буксир уже ждал нас в состоянии полной готовности и мы отчалили. В соответствии со своей вновь обретенной философией, я сразу же намекнул Милочке, что неплохо было бы отдохнуть после прогулки. Милочка согласилась, а Милорад всерьез обеспокоился, решив, что я разучился ходить. Он поддержал было меня под локоток, но я шепнул ему:

— По этой части, я в ассистентах не нуждаюсь, Радушка.

Милорад, в его-то годы! Багрово покраснел и ретировался.

Через полтора дня мы вышли из Баб-эль-Мандебского пролива в Аденский залив, попрощались с буксиром и пошли под парусом в Джибути. Там мы были еще через день. Капитан объявил трехдневную стоянку, чтобы все смогли проветриться на берегу, а он успел запастись свежими продуктами и пресной водой.

Здесь же, в Джибути, мы попрощались с Амиром. Амир, как и все люди его профессии, имел дом и в Исмаилии и в Джибути. Чтобы было, где жить между рейсами. Для большей ясности, в каждом доме Амир имел по жене. Ему, как последователю пророка можно было бы иметь четыре жены, но наш лоцман был сторонником умеренности. Правда, он как-то обмолвился мне, что подумывает о том, чтобы завести себе дома в Мисре и Асэбе. С женами, разумеется.

Прогулки по Джибути понравились нам, в основном потому, что плавая по Красному морю, мы соскучились по солнцу, по свежему морскому ветру, не говоря уж о том, что нам обрыдли маски и очки. Правда, очки нам пришлось носить и сейчас. Солнцезащитные. А так это был обычный африканский город. Необычные фрукты и овощи и питьевая вода, которую непривычному человеку нужно долго — долго кипятить. Впрочем, такие же проблемы ждали нас и на дальнейшем пути. Человек, как правило, живет мирно и дружно со своими родными бактериями, микробами и прочими микроорганизмами. Можно даже сказать, что человек и его микроб живут одной жизнью. Но микробы, выросшие в другом климате смертельны для человека. К сожалению, это непреложный факт. Милочке пришлось довольно долго привыкать к нашей пище, а главное, воде. И сейчас она пила кипяченую воду вместе со всей командой. Теперь, когда ее дом был в Медвежке, она не хотела заново привыкать к африканской жизни, а потом переживать новый период адаптации.

Четырнадцатого мая наш «Переплут» взял курс на Бомбей. Расстояние неплохое, но под парусами, да еще с муссоном, мы просквозили его дней за десять. Все было бы ничего, Египет имел восьмимерную границу только на Средиземном море, но вот Индия была окружена восьмимерными границами со всех сторон. Не знаю уж в чем здесь дело. Может быть, до войны туда любили ездить в отпуск? Или же там шли военные действия? Жаль, что спросить не у кого. Придется поискать знатоков в самой Индии.

Но я вспомнил о границах вовсе не из любви к историческим изысканиям. Просто, при переходе восьмимерной границы я снова заболевал. Словно граница отсекала те связи с живой природой, которые я налаживал медитацией, и которые поддерживали во мне жизнь лучше, чем все эликсиры Вацлава. Когда Вацлав лечил меня, он заставлял меня медитировать трижды днем и один раз ночью. Потом ночные медитации он отменил, потом, постепенно, уже самостоятельно я отменил и дневную, и оставил медитации только утром и вечером. Строго говоря, я, кажется, в них уже не очень нуждался. Может быть, мне хватило бы медитаций и два раза в неделю. Но я не хотел рисковать. Нет, не здоровьем. Здесь мне рисковать нечем. Его я отроду не имел. А вот разочаровать Джамилю я не хотел.

Вот и сейчас, стоило нам пересечь восьмимерную границу и оказаться в территориальных водах Индии, как я приказал положить корабль в дрейф и дать мне время поплавать в парусе. Я даже не позволил отойти подальше от границы. Оказалось, я плохо переношу жару. Раньше я этого не замечал — ежедневные медитации делали свое дело, и теперь я не решился ждать, когда окончательно разболеюсь, и со мной начнет возиться вся команда. Тем более, что, доктора в рейс мы так и не взяли. Лучезар понадеялся на мои медицинские познания. Впрочем, два моих телохранителя имели медицинское образование. Я может и способен позабыть о своей безопасности, но у Севушки другие планы на ближайшее будущее.