Стражи Красного Ренессанса

Ублюдок рухнул наземь со сломанной челюстью. Марик подскочил к нему, поднял тесак. Страж мог бы действовать быстрее, но он хотел умереть, хотел, чтобы кусок раскаленного свинца занял то место, где должно находиться сердце. И призрак прошлого, наконец, заткнется, и больше никогда не будет мучить его считалками. У меня будет сердце!

Дух, паривший над отелем, наблюдал за причудливой игрой таких же психозаготовок как и он, но только с телесными оболочками. Он был вне, но и внутри их всех, каждым из актеров этого действа, часть из которых должна навсегда исчезнуть со сцены. Вот уже два чернокожих лицедея покинули подмостки. Актеришки весьма посредственные, способные вживаться лишь в один образ — быдловатой гопоты. Они неинтересны. То ли дело стражи и француженка. Тут может получиться нечто интригующее. Пусть они останутся! Дух сконцентрировал внимание на психозаготовках Марке Верзере и негре с пистолетом, и бесплотному режиссеру, а он вдруг ощутил себя режиссером, возжелалось, чтобы победил первый, или, во имя пафоса и трагедии, погибли оба. Но психозаготовка афроотморозка, чьи предки жили на пособие вот уже пять поколений, и играли все ту же роль преступников и сутенеров, в любом случае должна уйти со сцены. Дух приказал стражу сражаться.

Роберт смотрел сквозь прицел на насильника, сидящего на ногах девушки и открывшего от страха и удивления рот.

"Пощады не жди, говнюк", — просквозила мысль, и Гордеев выстрелил.

Увидев, как разнесло затылок товарищу, второй насильник слез с жертвы. На него смотрел преобразившийся белый чудик. Теперь уже без черно — зеленого флага, без глупой улыбки, но с пистолетом и бескомпромиссно жестоким взглядом. Негр понял, что сейчас умрет, и внутри него что-то съежилось и запротестовало. Спина покрылась ледяным потом, мышцы живота сковало ужасом, а еще ниже напряжение достигло такой силы, что он начал кончать…

Девушка вскочила на ноги, но никуда не побежала. С яростью она взглянула на того, кто пытался надругаться над ней. Теперь он был жалок. Стоял на коленях, вытаращив налившееся кровью глаза, вытянув вперед руки и мыча что-то неразборчивое. Из расстегнутых штанов торчал дергающийся эрегированный кусок мяса. Раз, два, три — и на асфальте маленькая лужица…

Тошнота подступила к горлу девушки, а нестерпимый гнев сжал сердце. С размаху она влепила ступней горе — насильнику между ног. Тот взвыл, а в следующий миг грянул выстрел. Негр повалился на землю с отверстием во лбу…

Марик не хотел сопротивляться, но медлительный чернокожий простофиля долгие полторы секунды снимал оружие с предохранителя, а потом дрожащей рукой все никак не мог передернуть затвор. Когда же ублюдок, наконец, справился с пистолетом, и навел ствол на противника, инстинкт самосохранения в страже неожиданно взял верх над жаждой смерти. Марик метнул тесак в бандита, который в последний момент успел вдавить спусковой крючок…

Дух увидел, как страж и негр упали, одновременно поразив друг друга. И обоюдоострая боль взметнулась вверх, и обрушилось на бесплотное нечто яростной волной. Психозаготовка начала растворяться. В последний момент она, умирая, успела осознать, что была всего лишь таким же лицедеем или лицедейкой, как и все остальные. Один из актов бесконечной драмы завершился, время игры закончилось, и настала пора отойти в темное закулисье небытия. Мотель, убитые и оставшиеся в живых актеры, сцена, залитая кровью, потухли. Спектакль увенчался успехом. Аплодисменты. Занавес.

* * *

Роберт очнулся. Реальность ударила по глазам. Резко. Больно. До головокружения. Пошатнувшись, он сообразил, что все время боя находился в трансе, в одном из измененных состояний сознания. Но в каком? Раньше ничего подобного Гордеев никогда не переживал. Хренов берсеркер!!!

Звеньевой быстро приходил в себя, с некоторым удивлением обнаружил пистолет в своих руках, а затем, подняв голову, взглянул на мотель. Только сейчас он увидел его название. На крыше стояли восемь черных букв из пластика, вытягивающиеся в знакомое слово: Waterloo.

"Мы выиграли эту битву, — подумал Роберт, — вопреки всему".

Гордеев посмотрел на застреленных насильников и девушку, стоящую возле них. Кроме трусиков и разорванной грязно — белой блузки на ней ничего не было. Стояла августовская послеполуденная жара, но бедняжку бил озноб. Она храбро дралась, словно львица, а теперь ее накрыл страх. Так бывает.

"Последняя гренадерша Республики, — мелькнула глупая мысль, — последняя настоящая женщина, последняя истинная француженка…"

Обхватив себя руками, трясясь, она беззвучно повторяла одни и те же слова: "merci bien… merci bien… merci bien…"

— Оденься, — сипло произнес Роберт по — русски, — слышишь? Оденься…

Вряд ли девушка знала русский язык, но все же каким-то образом поняла, что от нее хотят, подняла с асфальта джинсы и принялась их натягивать на красивые стройные ножки. Вдруг она замерла, глаза ее расширились.

Гордеев посмотрел туда, куда с ужасом взирала девушка. На сером асфальте валялись два джихадиста: один без сознания со сломанной челюстью, другой с тесаком в горле, а недалеко от убитого… лежал Марик. Грудь его была залита кровью.

"Попадание в район сердца", — сообразил Роберт, подбегая к товарищу.

К своему великому облегчению звеньевой нащупал слабый пульс.

— Дверь! Откроешь мне дверь! — прокричал Гордеев на все том же русском и, заткнув пистолет за пояс, подняв Марика на руки, устремился к такси.

Француженка оказалась сообразительной. С быстротой лани она обогнала Роберта и сделала так, как он велел. Она помогла затащить раненного на заднее сидение и там осталась. Голова Верзера лежала у нее на коленях. Звеньевой хотел приказать ей пересесть вперед, но передумал. Он на мгновение замешкался. Девушка водила тонкими длинными пальцами по волосам хрипло дышащего Марика. По щекам француженки текли слезы. Скапливаясь на симпатичной родинке под левым уголком рта, они падали вниз. Раз, два, три — и где-то там, должно быть, получалась маленькая лужица.

Однако медлить было нельзя. Сев за руль и кинув пистолет на соседнее сидение, Роберт выжал до предела педаль газа. Такси с диким скрежетом сорвалось с места. До Швейцарии оставалось всего каких-то девять километров. Но ведь нужно пройти пограничный контроль, усиленный из-за событий в Париже. Не так-то просто теперь попасть в страну альпийских лугов, времена нынче иные. А потом доехать до ближайшей больницы. Но главное — это убедить пограничников, что ты гражданин Советской Конфедерации. Ведь Швейцария вот уже несколько десятилетий как наш союзник. Французского Роберт не знал, но был уверен, что прекрасно объяснится на немецком. В крайнем случае, поможет случайная спутница. Как ее, кстати, зовут?

Неожиданно звеньевой услышал слабый голос Марика, который словно прочитал мысли Гордеева.

— Tu es si belle, quand tu pleures. Comment t'appelles-tu? — чуть слышно произнес Верзер.

Роберт посмотрел в зеркало заднего вида. Всхлипнув, девушка ответила:

— Jacqueline. Jacqueline Cambronne.

— Tu ressemble a la reine, — продолжил разговор хрипящий Марик, — quand je suis mort, ne manque pas a pleurer pres de ma tombe.

— Tu ne mourras pas, — сказала девушка и горько улыбнулась.

— Et si je ne meurs pas, — продолжил с натугой говорить Верзер, — alors, sois mon coeur car le mien me manque. Moi aussi, je suis de l'origine royal. J'ai Charlemagne comme aieule.

— Марик! — рявкнул Роберт, мало что понявший из разговора. — Бога ради, заткнись! Не трать силы! Я вытащу вас. Клянусь, вытащу! Успеешь наболтаться со своей принцессой, — звеньевой напряженно посмотрел вдаль, на зеленеющие холмы, и, смягчившись, добавил:

— Я вытащу вас. Клянусь.

До швейцарской границы оставалось три километра.