Стражи Красного Ренессанса
Шрифт:
Роберт Джордан уступает место психозаготовке по имени "Роберт Гордеев". У меня начинают трястись руки. Я останавливаюсь в коридоре, ставлю чемоданчик на пол. Жду. Молча. Чуть дыша.
Так проходит какое-то время. Долгие мучительные и сладостные одновременно минуты. Наконец, шум воды утихает. Я представляю, как она вытирается. Медленно, наслаждаясь собственной свежестью. Затем обматывается полотенцем, сушит волосы феном. Мне чудится, что я ощущаю запах чистого тела. Ее запах.
И вот наступает момент, который часть моего "я", зовущаяся Робертом Гордеевым, ждала больше двух лет…
Она
Я собираю волю в кулак и пытаюсь хоть что-нибудь произнести, но слова застревают в горле. Я трясусь, будто в лихорадке, на глаза наворачиваются слезы.
— Маша… зайчонок… — бесшумно выводят мои губы.
Я не слышу собственного голоса, но она вздрагивает, поворачивается…
— Was… wer sind… — она испуганно щурится.
— Ты не узнаешь меня, зайчонок, — я делаю шаг вперед, выхожу из полутьмы.
Маша, вертя головой, отступает, прислоняется к двери ванной.
— Я искал тебя, милая, так долго искал…
— Роб? — наконец, выдавливает она из себя.
Я всматриваюсь в ее глаза и понимаю, несмотря на стройную фигурку, каштановые волосы и короткую стрижку, она изменилась. Нет озорного блеска. Погасший, матовый взгляд. Значит, в тебе, моя хорошая, живет не только Маша Зайцева, но и другая психозаготовка: фройляйн Хазе.
— Я нашел тебя, любимая, — по моей щеке течет слеза.
А, может, Маши Зайцевой, и вовсе больше нет. Может, она растворилась в другой, чужой, холодной, расчетливой стерве, которая наплевала на страну, на отца, на свой НИИ… и на меня.
— Ты стал… — она смотрит на мои волосы.
— Я перекрасился, так надо, зайчонок… так надо… ведь ты бросила меня, исчезла, ничего не сказав…
А была ли вообще Маша Зайцева? Не плод ли это моего воображения? Психозаготовка, которую я же сам и создал, а потом полюбил, которая не имела никакого отношения к этой девушке.
— Роб, — ее голос, мягкий, заволакивающий, туманит взор, — я не могла по — другому, прости. Кем я была? И намного ли больше могла, чем какой-нибудь рабочий? А какие у меня были перспективы? У меня папа министром был… что такое министр в Советах?.. что такое бизнес в Советах?.. никто… никто и ничто… там не ценят таланты, не на себя они работают… а здесь… здесь, все иначе, пойми, Роб… все инач…
— Не нужно ничего объяснять, зайчонок, — я поднимаю руку и показываю ей ладонь с вытатуированной буквой "М", — я прощаю тебе все, потому что не могу без тебя. Помнишь свои последние слова в аэропорту?
— Если я угадала насчет буквы, ты обязательно сделай татуировку… — задумчиво произносит Маша.
От счастья я несколько секунд не могу дышать — она не забыла, мой зайчонок, мой маленький зайчонок…
— И вот смотри… вот она, буква… я помнил о тебе все это время…
Она кусает нижнюю губу, и я начинаю слышать гулкие удары своего сердца.
— Ты… ты… — она смотрит на меня как будто с нежностью… или нет — с сожалением.
— Я хочу быть с тобой, — я говорю тихо, но отчетливо, — хочу…
Маша медлит, ее взгляд
бегает из стороны в сторону. Наконец, она что-то решает для себя, глаза ее соловеют, она делает шаг вперед. Легкое движение руки, и полотенце спадает на пол.Маша обхватывает мою шею, мы целуемся. Левой рукой я ласкаю ее грудь — аккуратную, маленькую, восхитительную. Правой глажу спину, а потом зарываюсь носом в ее волосах.
— Я могу все устроить, — шепчет она, — я всегда знала, что ты не просто ботаник, не просто биолог, я помогу тебе устроиться, такие спецы всегда нужны. Всегда и везде…
— Конечно, любимая, так и сделаем, — говорю я.
Роберт Гордеев не сможет причинить зла своему маленькому зайчонку. Но я знаю, что обнимаю вовсе не Машу, а фройляйн Хазе, и играть последний акт этой пьесы будет совсем другая психозаготовка. И имя ее — Роберт Джордан. Он не такой глупец, как его теска, он точно знает, что сейчас его пытаются просто охмурить, одурачить, чтобы потом в очередной раз обмануть.
Мысленно я отделяю от себя Гордеева. Внутренним взором я его вижу стоящим возле двери ванной — жалкого, проливающего слезы и счастливого одновременно. Я представляю, как отработанная психозаготовка сгорает, растворяется в эфире. Бестелесный Гордеев пытается сопротивляться, взмахивает руками и исчезает в пламени.
Теперь я ласкаюсь с совершенно чужой мне женщиной. Да, конечно, бедовая бабенка… и сиськи у нее нечего, хотя я люблю на размер больше… эх, жалко времени нет, а так можно было бы и порезвиться…
Голая девушка, она же Мария Александровна Зайцева, она же фройляйн Маргарет Хазе чувствует, как что-то изменилось, пытается отстраниться, но не успевает. Я отвожу мизинец в сторону — из рукава в правую руку выпадает инъекционный минипистолет. В следующее мгновение я вгоняю красотке смертельную дозу под лопатку.
Содрогнувшись и встав на цыпочки, она подается ко мне. Мария Зайцева, она же фройляйн Хазе разевает рот в беззвучном крике, и начинает оседать — яд парализует мгновенно. Я заглядываю в ее стекленеющие широко открытые глаза и шепчу:
— Извини, зайчонок, ничего личного, просто у нас принцип: мы не прощаем предательства… мы охраняем покой страны… это наш путь…
Я аккуратно укладываю ее на пол. Сейчас она красива как никогда, но пройдет несколько часов, и это соблазнительное тело разбухнет, превратившись в бесформенную массу. Таков наш пламенный привет Всемирной Энергетической Корпорации. Они должны знать, во что мы можем превратить любого из них.
Я забираю чемоданчик и выхожу на лестничную клетку. Здесь я включаю "Фаг Лямбда" и ввожу новые данные: герр Вестервалле покинул квартиру номер одиннадцать. Волноваться нечего, наружные камеры наблюдения, зафиксируют мужчину, выходящего из дома, а значит киберкон отослал в Информационный Центр правильную информацию. Убийство, я уверен, будет обнаружено не раньше следующего утра. К этому времени я давным — давно уже буду в Минске. В кармане у меня билет на самолет.
Я выхожу на улицу, вдыхаю в последний раз дурманящий аромат противоестественно цветущих осенних лип и сажусь в автомобиль. Я не спешу уезжать. Приказываю компьютеру включить радиотрансляцию SU News, достаю из бардачка баллончик с растворителем.