Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
Рэгзэн с Иваном их не сопровождали. Даже до полдороги, хотя преодолеть пришлось не меньше пяти километров. Пёхом через лес по потёмкам. По цепочке оставленных кем-то следов. По так называемой «пересечённой» местности: то буераки, то буреломы. Снегоходы, на которые Юлька, было, облизнулась, точно бы не прошли. А бронетранспортёр взять неоткуда.
Юрта шаманки была совсем небольшой. Во всяком случае, по местным масштабам людей, живущих в гармонии с огромными пространствами. Буряты тесноту не приветствуют ни в каком виде: ни в душе, ни вокруг бренного тела. Так что жилище непубличной,
Впрочем, только на первый взгляд. Покрывающий его войлок был новёхонький. Да и руки тут приложены умелые мужские — такое женский взгляд ловит безошибочно. Полянка невзрачная, однако на ней ни единого торчащего пня. Кто-то заботливо выкорчевал всё, обо что может запнуться хозяйка.
Около юрты аккуратная поленница. Рядом столбы ритуальной коновязи — сэргэ. О них Юльке как-то рассказал Анжур. У него самого во дворе стояли три таких столба. Высокие, затейливо изукрашенные резьбой. Пока стоит сэргэ, семья жива — говорили буряты. Есть, кому коня привязывать.
Сэргэ шаманки были простыми столбами с ободранной корой. С виду ровесники самого Чингизхана: почернели и расстрескались. Но сверху, как и положено, отчётливо видны три борозды. В которых, собственно, и затягивают повод.
Верхняя борозда для коней, чьи хозяева живут в просторах верхнего мира — то бишь, небожители. Вторая борозда для жителей срединного мира — людей. Нижняя соответственно, для жителей подземного мира. Всё по ранжиру в соответствии с этажом проживания коневладельцев. И никаких иных преимуществ между смертными и бессмертными.
У юрты на низком изрубленном чурбаке лущила щепу молодая женщина. В обычной флисовой толстовке, джинсах и дутышах. Но с таким опрокинутым лицом, что Юлька диву давалась: как при этакой отрешённости она себе пальцы не оттяпает? Топор-то в руках ого-го. Как у палачей в исторических фильмах. Да и распускаемая на щепу дровина уже здорово истончилась: тут ещё умудрись по ней попасть, минуя пальцы. Хотя уже рассвело.
Женщина же делала это практически вслепую — вот уж точно шок и трепет. Не обратила она внимания и на явившихся гостей. Мазнула туманным взглядом по Дэма и только. Даже лезущую в глаза прядь с лица не убрала.
Между прочим, с очень красивого лица. Не европейского, как у Дэма, а чистопородно монглоидного. Но такого… утончённого, что ли — невольно залюбовалась им Юлька. Такого прекрасного, что дух захватывало. Жаль, что какого-то несчастного.
А верней, сказать, безжизненного. На просто задумчивое никак не тянет. Что ж за думы должны быть в голове женщины, что оставляют подобный отпечаток на челе? Где витает её воображение? Юлька тоже не дура понырять в фантазиях, принимая сослепу колотушки. Но чтобы так!
— Пора перебираться сюда на ПМЖ, — проворчал Севка под нос, неприлично пристально пялясь на женщину.
Он поддерживал мать, у которой после марш-броска к логову шаманки подкашивались ноги. Сам же выглядел, как огурчик. Кто бы мог подумать, что от вечного сидения за компом так развивается выносливость в пеших переходах.
— Глаза разбегаются? — негромко подковырнул его отец.
— Одни красотки, — с неподдельной
искренностью вздохнул Севка. — Не то, что наши куклы размалёванные.— Не передёргивай, — поморщилась Юлька.
Она терпеть не могла огульной хулы «всех под одну гребёнку». Тем более что в последнее время всё больше молодых девчонок выглядели менее броско и более стильно. Кукольно-попугайный стиль уже почитался полнейшей безвкусицей. А его приверженцы автоматически зачислялись в ряды безмозглых существ и подвергались осмеянию.
— Чимитцу сорок четыре года, — с затаённой ехидцей прокомментировала Дэма восторги городского охламона.
— Да, иди ты! — выпалил тот и смутился: — Сори. Заблуждался, каюсь. Нет, правда? Ей больше двадцати пяти не дашь. Дэма, ты знаешь, что детей обманывать негуманно?
— Болтун, — усмехнулась та. — Всё так и есть. Сорок четыре.
— Она шаманка? — догадался Даян.
В отличие от сына отец не соблазнился на женские прелести. Зато напряжённо сверлил взглядом совершенно иной объект. Верней, его левую ногу, что выглядывала из-за юрты. Нога была обута в нечто трудно опознаваемое: то ли валенок, то ли облезлый унт. Её хозяин сидел на чём-то низком, широко расставив колени. Он камлал, отстукивая носком обувки ритм рассыпающегося в тишине леса сухого рокота бубна.
И хотя «бубнёж» раз от раза повторял всё один и тот же ритмичный рисунок, что-то в нём каждый раз неуловимо менялось. Отдельные удары становились то тише, то громче. И получалась самая настоящая музыка — во всяком случае, Юлька слышала именно её.
Слушала и всё больше напрягалась. То ли у неё паранойя, то ли рокот бубна становился раздражительней с каждым ударом. Когда они только явились, он был умиротворяющим. А теперь бубен практически ругался на что-то. Или на кого-то.
— Почти, — ответила Дэма на вопрос Даяна. — Шанара ещё не было.
Юлька успела просветиться насчёт упомянутого обряда посвящения в шаманы. Каких только ужасов и откровенных фейков на этот счёт в сети не блуждало. Но чувство уважения к будущей шаманке отчего-то испытала: сама бы никогда не пошла на подобный шаг. Хоть шоколадом её покрой, хоть сусальным золотом.
— Это она? — кивнул Даян в сторону притоптывавшей ноги.
— Она, — прикусив нижнюю губу, с заметной неохотой подтвердила Дэма.
Юлька готова была поклясться: сейчас их проводница окончательно пожалела, что ввязалась в это тухлое дело. Она осторожненько подалась в сторону, дабы разглядеть старую шаманку. Оценила широкую согбенную спину в неопределённого цвета дэгэле — бурятском халате.
Прежде он был то ли синим, то ли зелёным — выцвел так, что не разобрать. В глаза бросилось отсутствие на спине традиционной квадратной вышивки. Странно. Юлька думала, что такая имеется на всех женских дэгэлах.
Непокрытая голова шаманки почти упиралась лбом в поставленный на попа между коленей здоровенный бубен. Седая короткая косица лежала между напряжённо вздымающимися лопатками. Тело чуть покачивалось, но в целом производило впечатление чего-то супер основательного. Будто вросшего в землю за века сидения на одном месте. Как затерявшийся на просторах степи идол, которого не свалили ни бури, ни века.