Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

— Анжуру сорок! — выдохнула Юлька, наконец-то уяснив, что юбилей в Байкальске.

— Я передам ему привет, — намекнул Даян, что ей не стоит идти на поводу у внезапного порыва навестить старого друга.

Ну да — согласилась Юлька — он едет к Анжурчику со своей женщиной. А Кирилл останется дома со своей.

— Обязательно, — уныло протянула она, не в силах изображать вежливое равнодушие человека, которого «не взяли». — Подари ему нарды.

— Не жалко? — подкусил Даянчик, не скрывая сочувствия к воистину эпохальной потере.

Янтарные нарды ручной работы не просто дорогостоящая штукенция. Для них это память о первой в жизни покупке предмета роскоши «на свои». В то время, когда на новую пару обуви приходилось копить три месяца. Если не облизываться на что-то шикарное. И есть приходилось всякую полуфабрикатную дрянь — не считая Севкиного рациона. И молиться на единственные джинсы: только бы ещё с полгодика послужили.

Как же здорово они тогда жили. Аж слёзы на глаза наворачиваются. И когда успели всё профукать?

— Конечно, жалко, — разворчалась Юлька, борясь с жабой. — Ты помнишь, сколько они стоили? Потому и подари. Анжуру нельзя дарить всякое барахло. Я его люблю.

— Я тоже, — усмехнулся Даян. — Севке позвони. Вдруг настроение поднимется?

— Позже, — решила Юлька, что сначала нужно взять себя в руки.

А то чадушко, как пёс чувствует малейшие занозы в её самочувствии. Обсуждать же с ним свои глюки она бы стала в последнюю очередь. Только в психушке через решётку в часы посещений пациентов.

Ещё раз машинально глянула на часы и опомнилась: дел невпроворот, а она расселась, как барыня! Оглядела себя: кошмар! Чёрный костюм категорически не предназначен для подметания полов. Хотела же серый — ела себя поедом, стаскивая пиджак — так нет же. Теперь костюм так просто не отряхнуть — только грязь развезёшь на радость офисным сплетникам. Будут неделю злословить: как шеф и где валяет свою пассию?

Юлька вздохнула и потянулась к внутреннему телефону.

— Марин, ты уже у себя?

— Знаю, — деловито отрезала их юристка. — Занесу минут через десять. А сейчас нужно сделать звонок. Извини.

Пик-пик-пик.

— Через десять, — передразнила её Юлька, ставя трубку на базу. — А ты тут сиди, как…

Не найдя подходящего сравнения, потелепалась к шкафу. Скатала пиджак и сунула в пакет, обругав себя за несдержанность. Радоваться должна, что у Маринки в кабинете целый деловой гардероб. Для каждой встречи или судебного заседания эта вечно занятая суховатая женщина выбирала свой прикид — исходя из каких-то политических соображений. Так что могла выручить в случае форс-мажора. Если хотела.

К Юльке она благоволила. Не в целях подлизаться к шефу, а просто так. В подруги не набивалась, но изредка заглядывала накоротке поболтать. О разнообразных исторических событиях — хобби такое. Юлька тоже любила погружаться в прошлое разных народов: там уйма всего интересного. И поучительного — заметила она, решив пока не снимать юбку. А также не отпирать дверь и попить чайку.

Чаепитие затянулось на полчаса. Юристы — люди подневольные: по звонку делают стойку, как по свистку. Проигнорируешь мелочь, проиграешь всё — как-то объяснила превосходство профессионального над личным Марина Сергеевна. Типичный девиз махрового карьериста, каковым она себя провозглашала, не скатываясь до унизительного лицемерия. Невинная женская слабость — у некоторых баб слабости куда разрушительней. К примеру, бросать мужей.

Наконец, дверь снаружи толкнули:

— Открывай, подпольщица!

Юлька сорвалась с места, и через пяток секунд в кабинет порывисто вступила Маринка. Сунула ей прямо на пороге плечики с серым брючным костюмом — прямо, как на заказ.

— Откуда ты?… — удивилась Юлька такой оперативности.

— Про твоё падение с лестницы уже знает весь город, — проинформировал её юрист высшей марки и помаршировал прочь, бросив на ходу: — Умойся. Запасной физиономии у меня нет.

— Трепачи, — проворчала Юлька под нос, собираясь закрыть дверь.

И тут в коридоре материализовалась ящерка. Кинулась, было, вслед Маринке. Метнулась обратно и снова за удаляющимся человеком. Теперь уже совершенно очевидно: за потенциальным убийцей.

— Что? — злорадно прошипела Юлька. — Прошляпила? Зараза! Будешь знать, — и захлопнула дверь прямо перед носом ящерки.

Та, впрочем, беспрепятственно прошла сквозь преграду. И закружила вокруг своей жертвы, как мотылёк вокруг вожделенной копеечной лампочки. Юлька демонстративно не замечала паршивку: пускай бесится. То ли ещё будет. Если продолжится в том же духе — мысленно пообещала она белой твари — я научусь справляться с твоими происками. Вот увидишь. Человек ко всему привыкает — если ты ещё не знаешь.

Ящерка зависла перед лицом — на её бесстрастной мордахе Юлька явственно прочитала удивление. Или поблазило — отмахнулась она от ненужной мысли, и бросила костюм на стол. Время шло, а у неё ещё куча дел.

Которую разгребала до обеда в рекордном темпе строителя первых пятилеток — как любил приговаривать её отец. Захватила и обеденный перерыв: навёрстывала упущенное. Работа спорилась, и он чуть не забыла о приглашении Ильи Моисеевича почаёвничать. Можно, конечно, отговориться занятостью — старик поймёт и не обидится. Но Юльке отчего-то захотелось к нему сходить. Потянуло с неодолимой силой.

А когда женщину куда-то тянет с неодолимой силой, ей лучше сразу туда направиться. Не углубляясь в сомнения и не кочевряжась. Спокойная ходьба позволяет внимательней смотреть под ноги и вокруг. Если же засидишься в сомнениях, а после рванёшь, дабы не опоздать, обязательно прощёлкаешь и влетишь в засаду. Ладно, если морду разобьёшь, а если голову оторвут?

Вытащив из стола подаренную накануне коробку конфет, Юлька отважно выплыла в коридор и потопала к лестнице. Огляделась, конечно — как без этого — и сбежала на первый этаж, ловя момент, пока лестница пуста. Но до кабинета Ильи Моисеевича всё-таки дошла степенным шагом человека, плюющего на опасность. Её дед Берлин брал! А она что, малахольная?

Обширный кабинет Ильи Моисеевича Кирилл приказал перегородить. Образовался уголок, где поставили диван с журнальным столиком и кресло, чтобы старик мог отдыхать в течение дня. Туда Юлька и завернула прямиком с порога.

— Не садись, — попросил Илья Моисеевич с дивана, где возлежал с видом курортника на пляже. — Чайник как раз вскипел.

— Вы обедали? — уточнила Юлька, наливая кипяток в его большую фарфоровую кружку.

Почти столетнюю с четырьмя красными буквами «РККА» и орденом красной звезды. Награда юного красноармейца Моськи, а позже инженера Моисея Самуиловича, полученная им в тридцать третьем. Рядовой Илюша ушёл на фронт в сорок четвёртом — в годовщину гибели отца: командира сапёрного батальона. Всё, что осталось от него, так это несколько фотографий и наградная кружка. С которой Илья Моисеевич никогда не расставался.