Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений

С сена медленно поднялась голова, плед соскользнул назад. Главный конюх Леохского замка имел всего один глаз, другой, закрытый черной тряпкой, он потерял много лет тому назад, но и этого единственного глаза ему всегда хватало с лихвой. Быстрый, ярко-голубой, он замечал все и заставлял всех повиноваться ему — лошадей и конюших, грумов и наездников.

Сейчас глаз Алека Макмахона Макензи был мутным, словно запыленный сланец. Большое сильное тело скрючилось, щеки ввалились от голода.

Зная, что в сырую погоду старик страдал от артрита, Джейми присел возле него, чтобы не заставлять его вставать.

— Что произошло? — спросил он. — Мы только что приехали. Что здесь случилось?

Старому Алеку потребовалось немало времени, чтобы понять вопрос, собраться с мыслями и облечь их в слова, глухо прозвучавшие в тишине, которая окутала пустую, темную конюшню.

— Все пошло в котел, — сказал он. — Они ушли в Неирн два дня назад, а вчера вернулись. Его высочество сказал, что они станут у Каллодена; лорд Джордж сейчас там, с войском, которое успел собрать.

При слове «Каллоден» я не могла сдержать слабый стон. Значит, они здесь. И после всего, что нам пришлось вытерпеть, мы тоже здесь.

Дрожь прошла по телу Джейми; я видела, как поднялись рыжие волоски на предплечье, но его голос звучал спокойно и ровно:

— Войско… но у них нет провизии, чтобы сражаться. Разве лорд Джордж не понимает, что людям нужно отдохнуть и подкормиться?

Старик Алек издал звук, отдаленно напоминающий смех.

— Что понимает его светлость, ничего не значит, парень. Армией командует его высочество. И его высочество говорит, мы должны выступить против англичан у Друмосси. А насчет пищи… — Брови старика, когда-то густые и кустистые, побелели за последний год и проросли грубым волосом. Сейчас одна бровь приподнялась, с трудом, будто бы и это движение было для него непомерно трудным. Одна рука с искривленными болезнью пальцами зашевелилась и указала в сторону пустых стойл.

— В прошлом месяце они съели всех лошадей, — просто сказал он. — Правда, их было немного.

Джейми резко поднялся и прислонился к стене, втянув голову в плечи. Лица его не было видно, но тело одеревенело, словно стены конюшни.

— Так… — произнес он наконец. — Так… А мои люди — они получили причитающуюся им порцию? Донас… он был… крупный конь. — Джейми говорил спокойно, но по внезапно прояснившемуся выражению единственного глаза Алека я поняла, что он, как и я, почувствовал, какие усилия прилагает Джейми к тому, чтобы голос его не дрожал. Скрюченное тело с трудом поднялось с сена, на трясущихся ногах старик осторожно направился к Джейми. Он подошел к нему вплотную и положил руку на плечо Джейми; больные пальцы не сгибались, но рука успокаивала своей тяжестью.

— Донаса не тронули, — тихо сказал он. — Они сохранили его для принца… для его победного возвращения в Эдинбург. О'Салливан сказал… негоже будет его высочеству идти пешком.

Джейми закрыл лицо руками и стоял покачиваясь возле пустого стойла.

— Я — дурак, — проговорил он наконец, с трудом переводя дыхание. — О Боже, какой же я дурак. — Он уронил руки, по его щекам текли слезы, оставляя на них грязные полосы. Он вытирал их тыльной стороной ладони, но слезы продолжали струиться из его глаз, словно он совершенно потерял над собой контроль. — Дело Стюартов проиграно, мои люди уведены на смерть, в лесу гниют трупы убитых, а я стою здесь и рыдаю о лошади! О Боже! — прошептал он, качая головой. — Какой же я дурак!

Старый Алек тяжело вздохнул, его ладонь скользнула по руке Джейми.

— Это хорошо, парень, что ты можешь плакать, — сказал он. — Я уже не плачу.

Старик неловко подогнул в колене одну ногу и снова опустился на сено. Какое-то время Джейми стоял неподвижно, глядя на старого Алека. Слезы все еще бежали по его лицу — словно дождь, омывающий отполированные грани скалы. Затем он взял меня за локоть и, не говоря ни слова, повел из конюшни.

Когда мы были у двери, я обернулась. Алек все еще сидел неподвижно — темная, сгорбленная фигура, закутанная в плед, единственный глаз невидяще устремлен в темноту.

Люди разбрелись по всему дому; усталые до изнеможения, они искали хоть какого-нибудь забвения — от сосущего голода, от сознания полной и необратимой катастрофы. Женщин здесь не было; те военачальники, которых сопровождали женщины, давно их отпустили — слишком неясным было будущее.

Что-то проворчав, Джейми оставил меня у двери, которая вела во временное жилище принца. Мое присутствие ничего не меняло. Я медленно бродила по дому, слушая тяжелое дыхание спящих мужчин, ощущая густой запах тупого отчаяния, витавший над всеми ними. Наверху я нашла маленький чуланчик, заваленный ненужной поломанной мебелью, но, по крайней мере, он был необитаем. Я пробиралась между этим хламом, чувствуя себя маленьким зверьком, ищущим убежища от мира, в котором разыгрались огромные разрушительные силы.

В единственное крошечное оконце вползало серое туманное утро. Я протерла его полой своего плаща, но сквозь густой туман ничего не было видно. Я прижалась лбом к холодному стеклу и затихла. Где-то там было поле битвы, но я не видела ничего, кроме собственного отражения.

Я знала, что известие о таинственной и страшной кончине герцога Сандрингемского уже дошло до принца Карла; мы слышали об этом почти от каждого, кто встречался нам во время нашего продвижения на север, и потому без всяких опасений могли теперь появиться и сами. Интересно, что же мы сделали, спрашивала я себя. Погубили в ту ночь дело якобитов или, сами того не ведая, спасли Карла Стюарта от английской ловушки? Дрожащим пальцем я вывела на мутном стекле знак вопроса — еще один вопрос, на который я никогда не найду ответа.

Прошло немало времени, прежде чем я услышала шаги на не покрытых ковром ступеньках лестницы, ведущей к моему убежищу. Я подошла к двери и увидела на лестничной площадке Джейми. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы все понять.

— Алек был прав, — заявил он без всяких предисловий. От голода черты его лица обострились, чувство гнева, владеющее им сейчас, придало им еще больше резкости. — Войска продвигаются к Каллодену — насколько они вообще в силах двигаться. Люди уже два дня не спали и не ели, нет снарядов для пушек, но они идут. — Джейми вдруг взорвался гневом и с силой ударил кулаком по шаткому столику — стопка медных тарелок с гулким звоном упала на пол, эхо разнеслось по всему чердаку.

Нетерпеливым жестом он выхватил кинжал и яростно вонзил его в стол. Кинжал стоял, раскачиваясь от силы удара.

— Говорят, если увидишь кровь на своем мече, это означает смерть. — Он тяжело дышал, упираясь кулаками в стол. — А я ее видел! И они тоже видели. Килмарнок, Лохил и другие. И это ничему их не научило! Ничему!

Опершись руками о стол, Джейми склонил голову, не сводя глаз с кинжала. Он казался слишком большим для этой комнатушки, тлеющий в нем гнев, казалось, был готов вырваться ярким пламенем. Но вместо этого он махнул рукой, опустился на ветхий диванчик и сидел, обхватив голову руками.

— Джейми, — сказала я и сглотнула. У меня не было сил произнести те слова, которые я должна была произнести. Я догадывалась, какую новость он принесет, и все продумала заранее. — Джейми, — снова начала я. — Есть только один выход, один-единственный.

Он сидел, склонившись над столом, положив голову на руки. Не глядя на меня, он покачал головой:

— Выхода нет. Он стоит на своем. Муррей не раз питался образумить его. Лочиэль тоже. И Балмерино. И я. Но в этот час люди уже вышли на равнину. Камберленд отправился в Друмосси. Выхода нет.