Стрела бога

— Да.

— Я не верю собственным ушам! Эдого, сейчас же собирайся, мы отправляемся в Окпери.

— Эзеулу не ребенок, — вступил в разговор их сосед Аноси. — Уж его-то не нужно учить, с кем он может есть, а с кем — нет.

— Ты слышишь, Эдого, что я говорю? Собирайся не медля; я иду домой за своими вещами.

— Я не намерен удерживать тебя, — вмешался Обика, — но только не говори таким тоном, будто у одного тебя есть голова на плечах. Не думай, что Эзеулу и я разевали рот с закрытыми глазами. Вчера вечером Эзеулу вообще отказался от пищи, хотя сын Нводики попробовал ее на наших глазах. Однако к сегодняшнему утру Эзеулу достаточно глубоко проник в мысли этого человека и понял, что он не таит против нас зла.

Но что бы ни говорили другие, это не могло поколебать решимость Акуэбуе. Слишком хорошо знает он умуннеорцев! А те, кто говорит, что Эзеулу, мол, не ребенок, понятия не имеют, какие горькие мысли обуревают верховного жреца. Акуэбуе знает этого человека лучше, чем его собственные дети и жёны. Он-то знает, что Эзеулу способен пожелать себе смерти на чужбине, чтобы покарать своих врагов дома. Может быть, у сына Нводики руки действительно чисты, но в этом надо убедиться с полной несомненностью, даже рискуя обидеть его. Кто же станет глотать мокроту из опасения обидеть других? Тем более — глотать яд?

Сосед Эзеулу Аноси, мнение которого не было принято во внимание в начале этого разговора и который с тех пор не проронил ни слова, снова высказал свое суждение, на сей раз прямо противоположное.

— По-моему, Акуэбуе верно говорит. Пусть он сходит туда с Эдого проверить, всё ли там в порядке. Но пусть они возьмут с собой Угойе с запасом ямса и прочей еды; тогда их посещение никому не причинит обиды.

— С какой это стати мы будем бояться причинить кому-то обиду? — спросил Акуэбуе раздраженно. — Я не мальчик и умею резать так, чтобы не потекла кровь. Но я не побоюсь обидеть уроженца Умуннеоры, если от этого зависит жизнь Эзеулу.

— Вот это правильно, — согласился Аноси. — Что верно, то верно. Мой отец всегда говорил, что из страха нанести обиду люди глотают яд. Входишь в дом к дурному человеку, и он выносит орех кола. Тебе не понравилось, как он вынес его, и голос разума говорит тебе: не ешь. Но ты боишься обидеть хозяина и глотаешь укваланту. Совершенно согласен с Акуэбуе.

Пожалуй, ни для кого другого отсутствие Эзеулу не было столь мучительно, как для Нвафо. А теперь уходит к тому же и его мать. Но этот второй удар помогала перенести мысль о том, что уйдет также и Эдого.

В отсутствие Эзеулу Эдого получил возможность открыто проявить свое неприязненное отношение к любимчику старика. Будучи старшим сыном, Эдого вступил во временное владение хижиной отца, где и дожидался его возвращения. Нвафо, который редко отлучался из отцовской хижины, теперь почувствовал, как его прямо-таки выталкивает из оби враждебность единокровного брата. Несмотря на то что Нвафо еще не вышел из мальчишеского возраста, у него был ум взрослого человека; он отлично понимал, когда на него смотрят добрыми глазами, а когда — злыми. Даже если бы Эдого ничего ему не сказал, Нвафо все равно бы ощутил, что его присутствие тут нежелательно. Но Эдого сказал-таки ему вчера, чтобы он шел в хижину своей матери и не рассиживался в оби, заглядывая в глаза старшим. Нвафо вышел вон и разрыдался; впервые в жизни ему сказали, что он лишний в хижине своего отца.

Весь сегодняшний день он не заходил туда до возвращения Обики, когда в оби пришли узнать новости все обитатели усадьбы и даже соседи. Войдя вместе со всеми, он с вызывающим видом занял свое привычное место; однако Эдого ничего ему не сказал — он его словно и не заметил.

Сестренка Нвафо Обиагели долго плакала, после того как их мать и ее спутники ушли в Окпери. Ее не утешило даже обещание Одаче сорвать ей плод удалы. В конце концов Обика пригрозил пойти и позвать страшного духа в маске по имени Ичеле. Это немедленно возымело действие. Обиагели забилась в дальний угол оби и сидела, тихонько шмыгая носом.

Ближе к вечеру в голову Нвафо снова пришла мысль, беспокоившая его еще со вчерашнего дня. Что станется с новой луной? Перед своим уходом отец уже начал ожидать ее. Последует ли она за ним в Окпери или подождет до его возвращения домой? Если луна войдет в Окпери, то откуда возьмет Эзеулу металлический гонг, чтобы встретить ее появление? Нвафо взглянул на лежащее у стены огене с вложенной внутрь колотушкой. Было бы лучше всего, если бы новая луна подождала до завтра, когда Эзеулу вернется.

Однако с наступлением сумерек Нвафо расположился на том самом месте, где всегда сидел его отец. После недолгого ожидания он увидел молодую луну. Она была тонкая-тонкая и, казалось, нехотя вышла на небо. Нвафо потянулся за огене и собрался было ударить в него, но страх остановил его руку.

В сознании Эзеулу все еще звучали голоса детей с Правительственной горки, когда сын Нводики и его жена принесли ему ужин. Как обычно, сын Нводики взял шарик фуфу, окунул в похлебку и съел его. Эзеулу с удовольствием принялся за ужин. Он не стал бы есть похлебку эгуси, если бы мог выбирать, но поданная ему похлебка была очень вкусно приготовлена—даже не верилось, что это эгуси. Рыба в ней была отменная — или аса, или какая-то другая, ничуть не хуже, и притом прокопченная не слишком сильно, в чем и заключалась главная прелесть. Фуфу тоже оказалось состряпанным на славу: не слишком легкое и не слишком тяжелое; кассаву, конечно же, сдобрили зелеными бананами.

Он еще ужинал, когда вошли его сын, его жена и его друг. Их ввел в комнату главный посыльный, в чьи обязанности входило присматривать за узниками в арестантской. В первый момент Эзеулу испугался, подумав, что дома приключилась какая-то беда. Но, увидев, что они принесли с собой ямс, он успокоился.

— Почему вы не подождали до завтрашнего утра?

— А что, если бы завтра с утра ты отправился домой? — вопросил Акуэбуе.

— Домой? — Эзеулу рассмеялся. Это был смех человека, не умеющего плакать. — Кто тут толкует о возвращении домой? Я в глаза не видал белого человека, пославшего за мной. Говорят, он в когтях у смерти. Может быть, он хочет, чтобы на его похоронах принесли в жертву верховного жреца.

— Обереги нас, земля Умуаро! — воскликнул Акуэбуе и вслед за ним остальные.

— Мы сейчас в Умуаро? — спросил Эзеулу.

— Раз этот человек заболел и не оставил для тебя никакого послания, то тебе лучше вернуться домой и прийти снова, когда он выздоровеет, — вмешался Эдого, решивший, что это неподходящее место для всегдашнего состязания в остроумии между отцом и его другом.

— Не такого рода это путешествие, чтобы хотелось совершать его дважды. Нет уж, я буду сидеть здесь, покуда не разберусь во всем этом деле.

— Разве ты знаешь, сколько времени он проболеет? Ведь ты можешь прождать здесь…

— Даже если он проболеет столько времени, что на кончиках пальмовых побегов созреют кокосовые орехи, я все равно буду ждать… Как поживают домашние, Угойе?

— Были живы-здоровы, когда мы расстались с ними. — Из-за тяжелой ноши на голове ее шея казалась короче.

— Как дети, жена Обики, все прочие?

— Все были живы-здоровы.

— А как твои ближние? — обратился он к Акуэбуе.

— Жили тихо-мирно, когда я уходил. Болеть никто не болеет, а животы от голода подвело.