Стрельцы у трона

– - И Долгорукой князь Юрий с нами же, не крушись, боярин. Звал я и ево. Недужен ныне. Сказывал: "Толкуйте без меня. А к царю -- разом пойдем", -- поспешно заявил Хитрово.

– - Ага, энто -- дело... Вот, и ладно... Так -- добраво конца ждать можно, -- раздалось с разных сторон.

– - При ем уж не скажут нарышкинцы, што-де "все бояре-стародумы мутят"... Долгорукой за неправду не станет, -- подтвердил Петр Прозоровский, осторожный и рассудительный, по общему мнению, человек.

– - А поверх тово -- и еще подспорье нам буде, -- мягко заговорил Петр Андреевич Толстой.

– - Там што буде, нихто не знает... А ежели правда, што новому царю нам придется скоро челом бить, -- так приспел час и на Москву вернуться первому другу и родичу царскому, болярину, свет Ивану Михайловичу Милославских... Дядюшке мому любезному. И словом, советом добрым, и мошной, и дружбой всякою -- всем он богат да силен... Вот при ем и тягаться нам легше будет во всею сворою со нарышкинской...

– - Ну, когда-то еще царь помрет, когда за опальным пошлют!.. Коли -- што будет?..

– - Не будет, а есть... Уж послано... На днях и на Москву пожалует боярин... Застанет в живых царя -- поопасается малость, не покажется... А не будет старого, новый царь над нами станет, словно солнышко над лесом высоким взойдет, -- он и рад будет поскорее обнять дядю и друга вернаво...

– - Ловко... Хитро. Хто же это, не ты ли порадил, Петруша?..

– - И я, и иные, хто поумней меня...

– - Ну, уж, чево-чево, а ума у тея не занимать стать, правду надо молвить... Молод ты, боярин, а инова старика помудренее... С чево же мы нынче почнем, хозяин ласковый? Ты уж говори, починай.

– - А, видно, и починать нам мало што осталося, коли так о конце мы все заодно мыслим. Надо буде не нынче-завтра, уж не позднее, -- во дворце всем собратися. Царю челом ударим, волю бы свою нам сказать и поизволил. Как в животе и в смерти -- Бог один Владыко. А земле -- знать надобно: хто царем будет, ежели?.. Ну, там послушаем: што нам скажут... Сами ответим, што думаем... И царевич наш Федор тамо же будет...

– - Вестимо, дело прямое... Только, как стража... Хто на охране стоит? Коли иноземцы, -- нарышкинские да матвеевские прихвостни, -- так и дела зачинать не можно. Приведут они пащенка малова... Гляди, тут же и наречет ево отец, помимо старшего сына. От их -- все станется.

– - Не буде тово! Быть никак не можно... Мы -- улучим часок... Не рубить же станут первых бояр да князей да отца духовного на глазах царских... А сторожа-то завтра от стрельцов... Слышь, и тут нам помехи не буде, -- успокоил всех Хитрово.

– - Это добро... Только бы Матвеев не подсидел че-во... Он, чай, тоже не спит... Он, чай...

– - Он, да не он!.. Я Матвеева отвею, -- вмешался снова Толстой.
– - У меня на ево тоже слово есть... Отсюда -- я к ему прямо... Увидите, братцы, как я одурманю нехристя энтого...

– - Ну, ну, ладно... Уж ты гляди... А мы все после вечерень -- и соберемся у царя... Так и других повестим, кому надо...

Недолго еще продолжалось совещание, скоро все разъехались по домам, готовиться к завтрашнему, решительному дню.

И раньше всех покинул компанию Толстой, о чем-то наедине еще потолковав с самим Богданом Матвеевичем.

Заехав на перепутье домой, Толстой только часам к шести дня, то есть, по-тогдашнему -- довольно поздно, попал к Матвееву.

Обычно -- незваные и нежданные -- именитые люди друг к другу не ездили, а всегда упреждали о своем приезде.

Появление Толстого, не приславшего извещения о себе, привело в недоумение и полковницу, и всю старшую дворовую челядь в доме Матвеева. Самого Артамона не было дома.

Дворецкий, встретивший возок Толстого у самых ворот, почтительно об этом доложил боярину.

– - Так я и полагал, што по делам сейчас ездит друг мой любезный, Артамон Матвеевич... Да не в верху {Во дворце.} же он... Так долго, чай, не позадержится. А я подожду. Дело больно спешное, не терпится, слышь...
– - вылезая уже из саней, решительно заявил Толстой. И тут же, словно мимоходом, спросил: -- А не сказывал "сам", где побывает? Гляди, ко Ртищевым, али к Долгорукому со Черкасскими князьями, либонь к Одоевским везти себя наказывал, выезжаючи... Не слыхал ли, парень?

– - Сдается, што и так, боярин... Не упомню. При выезде господина не был сам, по домашнему займался, -- уклончиво ответил дворецкий, зная, что особой дружбы между Матвеевым и Толстым не было.

Когда дворецкий ввел гостя в покои, Евдокия Матвеева, выполняя долг хозяйки по европейскому, а не по московскому обычаю, -- явилась сюда же.

– - Выпить, закусить чево не изволишь ли, -- после первых приветствий предложила она, указывая на поднос с медами, винами и разными сластями, принесенный за нею и поставленный на соседний стол.

– - Выпью медку, горло промочу. Хозяйка просит -- не можно отказать. Только, по нашему свычаю, милости прошу и самой пригубить малость для пущей ласки и охоты.

– - Я ничего не пью. Прошу милости, боярин, не обессудь...

– - Ин, будь по-твоему... Много лет здравствовать хозяюшке со всеми чадами и домочадцами... Пошли, Боже, щедроты свои на дом сей и на всех, хто в ем...

С поклоном осушив кубок, Толстой пожевал пряник. Наступило молчание.

– - Мороз ноне силен, -- заговорил гость, желая помочь хозяйке в затруднительном положении, так как заговаривать первой, даже с гостем -- женщине не полагается.

– - Да. Холодно. Недаром у вас говорят: что под конец мороз, то злее. Скоро и теплеть пора. А морозы да вьюги не стихают.

– - В сей час -- оно ничаво. Притихло. А с утра -- и дюжо сиверко было. Кабы "сам" у тебя не зазяб больно, коли много разьезжать доведется...

– - Ну, того я не опасаюсь. На войне да в походах, гляди, мой Артамон Матвеевич и не таку стужу видел... Бог даст, ничево...

Опять настало молчание.

– - Сынок-то как, Андрюшенька ваш?
– - начал было снова Толстой, но остановился, заслышав шум и движение за окнами во дворе. Кто-то вьехал во двор.