Стрелки

Почти - потому что вверху было написано: "'Некогда. Война. Сегодня объявили. Мне разрешили... Только б мать не узнала!"

И все. Что же дальше? Я едва не выкрикнула это вслух, так досадно мне стало. Неужели он не вернулся?.. Кто же тогда спрятал эти дневники?

И, будто отвечая на мой вопрос, из тетради выскользнул и закружился тоненький желтый листок. Я поймала его на лету и прочла. Почерк был иной, меленький, со старомодными завитушками: "Сегодня мне сообщили о гибели сына моего Биллена. Прощай, Биль".

Я готова была к этому, и все равно стало пусто и тяжело. Казалось бы, что мне за дело до мальчика, погибшего столько лет назад? Но он был из моего рода, он еще жил в строчках дневника, он видел сны, наконец! Только он не смог досмотреть их до конца.

Прощай, Биль... Я сложила тетради в стопку, наугад сунула меж страниц пожелтевший листок. Как твоя мать собирала эти тетради, перечитывала, прятала подальше, чтоб сохранились... Что ж, они сохранились. Но Биллен Шедд Роуэн уже не вернется в Ильден.

Назавтра я отправила письмо в службу путешествий. А через неделю оттуда прислали туристическую путевку "Легенды Двуречья". Две недели. Я прочла проспект, пожала плечами: почему бы и нет? С чего-то же надо начать. И на следующий день выехала автобусом в Сатру, а оттуда поездом в Варенгу, где собиралась группа.

Все слышат музыку смычка,

и все светлей свеча горит...

Меня разбудил звук трубы. Раннее солнце светило в узкое окно, причудливые тени оконных переплетов лежали на полу. Голос трубы повторился, и, заглушая его, донесся нарастающий топот копыт.

Я вскочила с постели, не глядя, нашарила платье, натянула его... А грохот копыт все близился. Одна из соседок по номеру заворочалась под простынями. Не тратя время на поиски туфель, я выбежала в коридор.

Гостиница была тиха в этот ранний час. За стойкой, положив голову на книгу, дремала дежурная, на цыпочках я прошла мимо нее, толкнула дверь и ступила с крыльца на прохладный булыжник мостовой.

Солнце стояло еще над самыми крышами, было тихо, так тихо, что я не поверила своим ушам. Неужели все это приснилось мне - и стук копыт, и пение трубы? И, как будто отвечая моим мыслям, снова зазвучала труба - справа, где улица так резко уходила вниз, что над самой мостовой стояло небо. Я пошла туда - я хотела бежать, но не могла, и навстречу мне поднялись в небо вначале сверкающие наконечники копий, потом ряды шлемов, и вот выехали по три в ряд всадники в кольчугах, с огромными красными щитами. А сбоку ехал трубач, закинув голову и не отрывая от губ мундштука трубы... Как будто сон мой ожил и продолжался здесь, на древней улочке Ландейла.

Оглушающий вопль перекрыл голос трубы. Всадники остановились, их ряды смешались. Трубач растерянно опустил руки. Вопль не утихал, и я наконец разобрала, что это человеческий многократно усиленный голос кричит: "Назад, все назад!" Я вертела головой, пытаясь разобрать, откуда доносится этот призыв. Всадники поворачивали коней.

– Извините, - проговорил за спиной прерывающийся голос, и тут же я получила увесистый толчок в плечо.

– Извините, - поспешно повторил кудрявый парень в потемневшей от пота безрукавке. В объятьях он тащил какую-то громоздкую штуковину на треноге. Приглядевшись, я узнала в ней кинокамеру. Так вот что все это значило! Я была разочарована. А впрочем, где же еще снимать кино, как не в Ландейле...

Парень поставил камеру и со вздохом вытер пот со лба.

– Что за фильм снимают?
– поинтересовалась я.

– Хороший фильм, - он погладил корпус камеры, как всадник любимого коня. Называется "Стрела на излете".

– Ка-ак?!

– Ну, это еще рабочее название...

– Приготовиться!
– пронесся над улицей гулкий вопль. Парень опять сгреб камеру и побежал вперед. Я - за ним, вниз по улице, где толпились всадники, выравнивая ряды и ожидая сигнала.

– Начали!
– взревел голос, и я наконец поняла, откуда он доносится. На крыше дома напротив, за балюстрадой, где цвели в зелени пышные оранжевые ниневии, восседал человек в такой же ярко-оранжевой рубашке. Только эта рубашка да лысина, да еще рука с рупором видны были из-за цветов.

Трубач заиграл, и всадники двинулись вверх торжественным шагом. Из узкой щели между домами выскочила остромордая желто-белая собачонка и побежала рядом с ними, недоуменно потявкивая. Городские собаки давно уже привыкли облаивать машины больше, чем лошадей.

– Уберите собаку!
– завопил в рупор человек с крыши.
– Уберите собаку, я говорю! Ринкус!

Кудрявый парень оставил кинокамеру и бросился к собачонке. Она, увернулась, проскочила между копытами, не переставая лаять.

– Стойте!
– надрывался рупор.
– Стойте! Все назад!

Всадники недовольно зашумели. Парень, пробираясь среди них, нес под мышкой собачонку. Собачонка лаяла. Я смотрела на всю эту суматоху и думала с удивлением, что из этой неразберихи, как ни странно, получаются хорошие фильмы. И жаль, что зрители не увидят потом ни помрежа на крыше, ни кудрявого оператора, ни переполоха из-за собачонки...

Всадники двинулись в третий раз. Когда они доехали до меня, из-под арки соседнего дома выскочила девушка в синей юбке с бархатным корсажем и с красиво распущенными волосами. Я ожидала гневного вопля с небес, но его не было, стало быть, это явление соответствовало сценарию, девушка подбежала к крайнему всаднику во втором ряду и с умоляющим видом вцепилась в стремя.

– Проси его, проси!
– загромыхало с крыши.
– Не так просишь!

– Не возьмет, - с тоской пробормотал кудрявый Ринкус.
– Я бы тоже не взял.

– Еще раз!
– рявкнул рупор.

Девушка с явным облегчением отскочила от коня и вдруг споткнулась, наклонившись, стащила с ноги туфлю и, зажав ее в кулаке, на одной ноге запрыгала к нам.

– Каблук сломался!
– радостно крикнула она. Тотчас же к ней неведомо откуда сбежалось с полдесятка человек. Пока кто-то приколачивал каблук, девушка стояла с надменным видом, опираясь на услужливо подставленное плечо. Я услышала ее снисходительный голос:

– Надоело... Меня звали в Кариан на съемки "Шарделя". Там хоть море...

– А на этом булыжнике каблуки горят, - проворчал добровольный сапожник.

Всадники спешивались, явно радуясь неожиданному отдыху.

– Шедевра не будет, - произнес совсем рядом знакомый голос. Я даже дернулась от неожиданности - Ивар Кундри! Он с интересом разглядывал съемочную площадку.

– Почему вы так думаете?
– огрызнулась я, хотя сама ощущала нечто похожее.

– Такие щиты годятся разве что для парада. Чересчур велики для конных. А эта красавица...
– он пожал плечами.

– Чем вам красавица-то не угодила?

– Да ничем. В самый раз для р-романтического зрелища. Если б я снимал серьезный исторический фильм...
– Он оборвал себя, взглянул на часы: - Между прочим, уже все давно встали. Стоит ли ради этого пропускать завтрак?

Мне оч-чень хотелось поблагодарить его за заботу, но вместо этого я повернулась и с гордым видом пошла к гостинице. Сзади взревел рупор, запела труба, и тут же загрохотал по булыжнику уроненный кем-то щит. Но мне уже не хотелось оглядываться.