Стройки Империи

— Он хороший парень, только иногда на него находит, — пояснила Соня, когда нейлоновая спина Ленчика удалилась по направлению к станционному мосту, — трудное детство.

— Бывает. А Юлия Тимошенко... она что поет?

— Не слышал? Это же которая у Рознера начинала, теперь они фолк-бит-группу создают. "Каблучки по асфальту стучат, ля-ля-ля..."

— Пашковская, что ли?

— Это ее девичья фамилия. Она же за Тарапуньку вышла.

— Ну да, я по старой памяти.

— Ты был с ней знаком? Я могу начать ревновать. В ней какая-то колдовская красота. Мужчины среднего и старшего возраста влюбляются и теряют голову. Козловский сватался!

— Нет, я просто по телевизору.

— Все равно я не поверю... Ты таинственный человек.

"Кстати, разница в возрасте у них с Тарапунькой лет двадцать..."

— Соня, а загсы у вас тут по субботам работают?

Она остановилась и взглянула в его глаза; щеки ее порозовели.

— Это предложение, да? Давай после Белграда. Укрепим материальную базу. И вообще, сейчас такая обстановка, мало ли что.

— Я думал, за рубеж легче выпускают, если есть семейное положение.

— Это раньше. Сейчас без разницы, если не целевая группа. Носители секретов или вроде того. Певица Соня Ларина выбрала свободный мир... Новость-однодневка. Вон Мондрус в Германию уезжала за заработками, сейчас вернулась. Реваншисты пару концертов сорвали — потянуло в нормальную страну.

— А когда Белград?

— Ты совсем заработался. В декабре. С лета перенесли. Разве ты не слышал, что вокзал взорвали, больницу? Так что мы как раз успеваем.

— Куда? Там же террористы.

— Сейчас там спокойно. Конечно, иностранные разведки туда зашлют шпионов провокации устраивать. Но нас будут сопровождать товарищи.

"Кто там взрывал?.. Глупый вопрос. В Югославии шестидесятых всегда найдется, кто взрывал."

Переезд был открыт и свободен. Надоевший туман скрывал фермы Болвинского моста. Они дошли до сквера перед фабрикой-кухней, где облезлые гипсовые олени тихо сырели за ветками растущих кустов, маленький фонтан с железными журавлями был засыпан облетевшей листвой, и над вершинами молодых тополей словно кружила площадка парашютной вышки. Справа виднелась покрашенная заводская гостиница с вывеской сбоку "Молочная кухня"; реальности неожиданно пересекались в этой точке.

— Мне в ту сторону, — вздохнула Соня. — Я в ДК, и потом я еще подрабатываю в музыкалке. Слушай, давай я тебе дам пистолет.

— Зачем?

— Ты заходил к этой женщине, ее убили. Леонид Викторович говорил, нашли труп на старом переезде и недавно еще мужика с Камвольного убили. В народе болтают, что появился маньяк.

— Весь народ болтает?

— Леонид Викторович сказал, что в народе болтают, я пока не слышала.

— Пусть болтают. Пистолет пусть будет у тебя. Так надо.

— "Так надо"... Ты таинственный человек, — вновь повторила она. — Такое впечатление, что у тебя совсем недавно была семья. Но ты абсолютно уверен, что она не найдется.

— В паспорте же ее нет.

— Паспорт... да, он как-то неожиданно нашелся.

— Можно зайти проверить, тут рядом. Со скольких работает?

— Слушай, — она стала перед ним и в упор посмотрела в глаза, — у тебя задание? И насчет загса тоже?

"Только не хватало тут сцены", подумал Виктор.

— Скажем так, — ответил он, — насчет загса, это наше личное. Только наше с тобой. Ничье больше. Насчет остального... Если бы я оказался маньяком или шпионом, ты бы первая догадалась. Почувствовала.

— Да. Я бы почувствовала твой страх. Страх разоблачения, страх перед судом. А ты в Союзе, как в родительском доме, у своих. Значит...

— Значит, оружие должно остаться у тебя. И не волнуйся. Думай о Белграде.

— Понятно. Ты ничего не скажешь. Я задала глупый вопрос.

— Нормальный вопрос. Когда-нибудь я смогу ответить на все вопросы.

— Главное — когда сказал, что это наше личное, у тебя глаза не обманывали. Будь осторожен, — она сжала своей рукой в перчатке его ладонь, — пока-пока!

22. Узелок затягивается.

— Вам тут пакет оставили, — Инночка небрежно кивнула на стол Виктора, — по кольцевой почте.

— Спасибо, — машинально пробормотал Виктор, натягивая рабочий халат. Глаза Инны внезапно скользнули по нему каким-то заинтересованным, оценивающим взглядом. С чего бы это, подумал Виктор. Впрочем, девушка эмоциональная, опять же международная обстановка...

На конверте, надписанном неровным женским почерком, в графе "Адрес отправителя" было выведено "Жанна Л." Виктор аккуратно отклеил клапан; внутри оказалась пачка отэренных серых листов, отпечатанных на машинке.

"Тая очень любила свою работу", прочел он сверху. "Она была путевой обходчицей, но когда ее спрашивали, кем она работает, она гордо и официально произносила — "обходчик путей"."

"Очерк какой-то", подумал Виктор. "Ошиблись?"

Штемпеля отделения отправителя на конверте не было. Адрес местный, бежицкий. В памяти Виктора сразу всплыло, как в комедии "Служебный роман" Оля Рыжова передавала через секретаршу любовные письма.

— Вы не знаете, откуда это могло попасть в почту? — Виктор задал Инне первый попавший в голову вопрос. Та растерянно пожала плечами.

— Могли прямо бросить в абонементный ящик. А что?

— Просто адрес какой-то знакомый — Ульянова, 118, квартира восемь. Горсправка по телефону с какого часа?

— Не надо никуда звонить, — улыбнулась Инночка. — Ульянова 118 — это четырнадцатая школа. Там нет квартир.

— Розыгрыш?

— Что-то вас часто разыгрывают, — девушка хитро прищурилась, и, повернувшись, отошла на свое место. Из приоткрытой двери в лабораторию доносился медленный романтический блюз: "На земле и в небе чужие глаза..." Где-то он его уже слышал, давно, лет сорок тому назад. Ах да, тот фильм назывался "Западня". Подходящее название.

– ...Здравствуйте. Меня зовут Мухаммед Талибов.

Виктор оторвался от кульмана. Перед ним стоял высокий мужчина лет сорока. Виктор не обратил внимания, когда тот вошел — мало ли народу совершает производственное движение.

— Мухаммед, простите, кого? Ой, нет, извините... Еремин Виктор Сергеевич.

— Это вы извините... Талибов Мухаммед Гасанович, инженер по художественному конструированию.

— Товарищ Талибов только что с курсов повышения квалификации ВНИИТЭ, — пояснил Петросов. — Прикомандирован по решению главка.

— Да. Бросили на усиление, — подтвердил Мухаммед Гасанович. — Но я не жалею — тема очень интересная.

Мухаммед Гасанович говорил чисто, без всякого акцента. С его кавказской внешностью, в элегантном темном, явно из хорошего ателье, костюме с подобранным в тон галстуком по моде трехлетней давности, с его чисто западной манерой уверенно держаться, согнув руку в локте, словно бы между пальцев по привычке лежала невидимая сигарета, со свежей аккуратной прической и резкими складками возле скул, он мог бы сойти за американского еврея итальянского происхождения, из числа служащих правительственных учреждений. Облик довершала тонкая белая линия носового платка, выглядывавшего из нагрудного кармана пиджака. Местные советские на работе так не носили, непрактично.