Стройки Империи

— Решили пополнить коллекцию зависимых?

— Нет, мы не будем вводить в привычку. Просто оценить. Кроме того, у меня тоже есть слабость — я любопытна. И можете не беспокоиться, я не придаю таким эпизодам большого значения. Это как дегустация — можно позволить, главное не злоупотреблять.

— Спасибо, но две партнерши сразу — это не мой принцип. Даже как дегустация.

— Вы не делаете исключений?

— Это надо обдумать.

Они вышли на аллею Металлургов — прямой, как стрела, отрезок асфальта в несколько сот метров. По затее архитектора, этот кусок асфальта должен был стать что-то вроде аллеи побед и трудовой славы от площади и проходных, но торжества не получилось. Слева и впереди, посреди голого поля, размеченного высокими мачтами электролиний, мерзло на ветру серое здание подстанции, полуприкрытое от дороги молодыми облетевшими кленами. Справа, за небольшим пустырем, размеченным будками то ли подстанций, то ли газового хозяйства, под углом к дороге, желтело приземистое, похожее на сарай, здание стальзаводского клуба. Впереди, за силуэтами подъемных кранов, Виктор заметил знакомый куб кинотеатра "Металлург"; гигантское окно на фасаде делало его похожим на одноглазого циклопа. Главным украшением пейзажа была железная арка над аллей, но особого смысла в ней не усматривалось.

— Вам туда — Нинель Сергеевна показала в сторону клуба, и добавила с оттенком игривости — До свидания!

"Персик. Кубический персик" — мелькнуло в голове у Виктора.

17. Плюшевое диско.

Виктор посмотрел на часы, затем — в спину удаляющейся Нинель.

Когда-то, в детстве, это место было для него краем земли. Здесь начинались Неведомые Дали, куда шагали мачты электропередач, куда уводили рельсы и куда уезжали грузовики. Чувство волнения от встречи с неизвестным... здесь он его не чувствовал, и само место выглядело не совсем уютным. В воздухе висела пыль от проехавшего мимо тягача со строительными панелями, и запах горячего железа и паровозного угля смешался с ароматами местного пива из станционного буфета. Радовало лишь то, что вокруг не было даже намеков на бытовой мусор — все ненужное исчезало в клепаной железной воронке огромной урны, похожей на хвостовую часть авиабомбы.

Надо оценить ситуацию, сказал он себе.

Версия первая и официальная — спорт. Как в анекдоте — "Индийские йоги меня еще не пробовали". Возможно. Но слишком рискованно для такой мадам. В этом городке Нинель уже давно спалила бы свою репутацию. Что-то должно заставить ее пойти ва-банк.

Версия вторая. Он ей нужен для карьеры. Пишет докторскую, статья, даже ваковская... ну, не такой предмет, чтобы решать через постель. Статья — затравка. Ну и насчет постели — возможно, только дразнится. Хотя дразниться опасно. Обострять с Соней и прочее... Что-то она увидела критически важное для членкора. Но — основная фигура все же Иннокентий, он, Виктор, на подхвате. Что же эта социологичка могла увидеть?

Версия третья. Нинель живет в том же районе, где убрали связника. Вумбилдинг в СССР еще не известен. Это значит... Это пока ничего не значит. У "Металлурга" живут тысячи человек, а в научных библиотеках социопсихолог может выкопать любую камасутру. Инъяз у нее наверняка на уровне. Но для резидента у нее способностей хватает.

Виктор повернул и зашагал в сторону клуба. Вдали виднелись крепкие, приземистые здания, чуть особняком отстоящие от аллеи. Бывший лагерь для немецких военных военнопленных. Наши, они же не фашисты, что сорок тысяч на Урицком замучили. Здесь здания строили сами немцы, строили аккуратно и на совесть. Добротные казармы потом отдали под ПТУ. По иронии судьбы, на клубе красовался указатель — "Коммунистическая улица". Пейзаж в духе раннего Войновича.

Мимо клуба наперерез Виктору весело продефилировала группа битлоподобных пацанов лет пятнадцать-шестнадцать. Одежда обычная, не форменная. Похоже, старшеклашки. Если ничего не поменялось, за "Металлургом" должна быть школа.

— Ты пришла и съела маргарин! Йеллоу субмарин! Йеллоу субмарин! — горланила компания на всю округу, но агрессии не проявляла.

В клубе на больших арочных окнах тяжелыми бордовыми волнами свисали плюшевые французские шторы. Из зала слышалась инструментальная цыганочка от "Shadows".

— Добрый день! Как ваши успехи? Софья Петровна в зале.

На Виктора смотрел, улыбался и протягивал руку Вочинников.

— Материал по новым советским магнитофонам мне уже дали, читайте в "Машиностроителе". Не хочу упускать новости культуры. Думаю, можно пробиться с этим и в центральную прессу. Гардероб не работает, проходите так, повесите в зале.

Цыганочка оборвалась. Навстречу Виктору доносились фразы творческого процесса.

— Стоп, стоп, стоп! Джон, ну чего сегодня с тобой? Соберись. Мы же не можем завтра дать хуже "Поющих гитар".

— "Поющие гитары"... "Серебряные гитары"... "Червоны гитары"... Стас, это же не Сан-Ремо, это сновальщицы, прядильщицы и, самое главное, гладильщицы. Народ будет в восторге. Лично я гарантирую.

— Мальчики! — знакомый голос Сони взял высокую ноту. — Ну как вы не понимаете, что нам нельзя вот так вот! У нас же шанс!

— Софи, вон твой шанс с корреспондентом идет. Не упусти.

Соня была в белой капроновой блузке, скромно украшенной рюшами, и клетчатой немаркой полушерстяной мини-юбке; в ее наряде смешались потребность в простой одежде для репетиции, желание понравиться, продемонстрировать вкус, и необходимость экономить. Сейчас такой наряд отнесли бы к офисным. Роскошь и невысокий достаток отличались в этом обществе лишь оттенками скромности; чтобы встретить кого-то по одежке и не ошибиться, человек должен был сам быть из тех, кого провожают по уму. Мужская часть ансамбля просто была в рубашках без галстуков, рубашках, которые на сегодня оказались в шкафу в чисто стираных и выглаженных, и простеньких брючках. Только на ударнике красовались джинсы, почему-то черные, и черная рубашка — похоже, то было воспоминание о стиляжной молодости пятилетней выдержки. Это и был тот, кого звали "Джоном".

— Так, давайте не терять времени, — Соня была сама деловитость. — Прогоним сейчас "Чингиз-хана", пусть Виктор Сергеевич посмотрит.

— Это теперь "Всадники Октября", заметил Стас, беря в руки соло-гитару.

...Текст оказался действительно выдержанным, о героях-комсомольцах гражданской. Странным Виктору показалась только одна фраза — "с фашизмом у истоков первый бой". Конечно, могло быть, как у Ильфа и Петрова — "Действие происходит у нас, а фашист переодетый", но для гражданской как-то рано.

— Как? Сойдет? — осторожно спросил "Джон", когда последние звуки улетели из форточки куда-то в сторону Кладбища.

— Ну... Исполнение просто потрясающее. Но диско, понимаете, оно немного не так. Это вот как-то... Ну, "Апачей" оно напоминает.

— Советский народ обожает Хенка Марвина, — снисходительно разъяснил ветеран движения стиляг. — Даже поколение героев войны и двух революций. Это же не Пит Таунсенд. Гитары надо экономить.

— Я понимаю. Но диско — это когда публику надо зажечь. Главное, чтобы заводило.

— Зажжем, — с улыбкой успокоил Виктора Стас. — Это же пока для конкурса.

— Призовое будет — развернемся! — бросился подтверждать остальной состав. — Зал, зал оборудовать сперва надо!

— А новый текст как? — Соня явно хотела спросить, понравилось ли Виктору ее пение, но побаивалась.

— Нормально, наверное... только при чем фашисты у истоков...

Наступила какая-то напряженная тишина. "И Штирлиц подумал, не сболтнул ли он что-нибудь лишнее" — мелькнуло в голове у Виктора.

— Ну это ж... ну как его... так надо... — протянул Стас. Из его голоса было ясно, что он и сам не уверен что так надо.

"Не вляпаться бы тут во что-нибудь диссидентское..."

— Это смена вех, — неожиданно заметил Вочинников. После этого тишина стала еще напряженной. Как будто журналист сказанул то, что все знают, но говорить не положено.

"Основной упор делайте на частичную потерю памяти..."

— В смысле — "смена вех"? — переспросил Виктор. — А то ж, так сказать, можно и, вы понимаете. Люди, они разные.