Студёное море

Все собравшиеся около церкви стали молиться. Прощаясь с патриархом, который оставался в монастыре ещё на один день, Алексей Михайлович сказал:

– Жду тебя, патриарх, в Мытищах. Оттуда в Москву вернемся вместе.

Молодой царь с уважением относился к патриарху Иосифу, давно перешагнувшему восьмой десяток лет. «Чем человек старше, тем он ближе к Богу, – считал Алексей Михайлович. – Поэтому старых людей надо уважать».

В связи с преклонным возрастом, патриарх Иосиф мало занимался церковными делами и с большой надеждой смотрел на богомольного молодого царя, который не только хорошо разбирался в богословии, но практически ежедневно посещал богослужение, старался сам и заставлял других жить по законам церковной службы. Патриарху это нравилось, и за дела церкви он был спокоен.

Под восторженные крики толпы Алексей Михайлович прошел до царского кортежа и сел в свой возок. Впереди кортежа в три ряда выстроились конные стрельцы с пищалями. На их лошадях огнем сверкала ратная сбруя. За ними стояли большие нарядные сани, на которых постельничий царя и стряпчие разместили свое хозяйство. Далее следовал царский возок, на котором по обе стороны государя, не шелохнувшись, стояли его телохранители – два высоких статных юноши в белых одеждах с топориками на плечах. Топорики были украшены богатым орнаментом и служили им боевым оружием. В случае какой-либо неприятной оказии для государя, телохранители могли этими топориками запросто разрубить кольчугу и пробить панцирь нападавшим. Рядом с возком царя стоял начальник стрелецкого войска воевода Матвеев и давал последние указания Григорию Гавриловичу Пушкину, главному охраннику государя.

– Даю тебе ещё десять стрельцов с оружием, и помни, что за жизнь государя, сохранность походной казны и его парадного шлема отвечаешь своей головой!

Замыкали царский кортеж роскошные сани ближних бояр. Каждый из них был со своей конной охраной. Сбруя лошадей на солнце сверкала позолотой, радовала глаз красным бархатом и начищенными до блеска медными гремящими цепями.

Прощаясь с епископом монастыря Питиримом, царь обещал приехать на праздник святого Сергия.

– Приеду с царицей и царевичем Дмитрием. Ждите!

Митрополит Питирим низко поклонился.

– Всегда рады видеть тебя, государь, в нашей обители. Передай мой поклон царице Марье и царевичу. Даст Бог, летом свидимся.

Он трижды осенил государя золотым крестом и сказал:

–- В добрый путь, с Богом!

Царский картеж тронулся и когда он выехал на главную дорогу, все облегченно вздохнули и стали расходиться и разъезжаться по домам. Площадь вблизи Троицких ворот быстро опустела.

Глава четвертая Дорога на север

1

В последние дни перед отъездом в Москву усадьба Дроновых напоминала растревоженный муравейник. С утра до вечера все было в движении: приезжали и уезжали гости, кучера готовили сани и ковали лошадей, Марина Михайловна рылась в своих сундуках, примеривая наряды. Только молодые, не обращая внимания на эту суету, отдыхали в свое удовольствие.

Поздравить молодоженов с помолвкой приезжали близкие и дальние родственники Дроновых и Хватовых. В воскресенье была очередная встреча: из Александровской слободы приехала княгиня Вера Павловна Вяземская с двумя дочерьми и племянником Николаем. Дочерей звали Аня и Даша. Возраст их был самый интересный для девочек – им было по четырнадцать лет. Они родились двойняшками. Все были рады этой встрече, потому что давно не виделись.

Княжеский род Веры Павловны происходил от известного князя Афанасия Ивановича Вяземского, неожиданно для многих обвиненного царем Иваном Грозным в «новгородской измене» и безжалостно казненного.

В молодости княгиня Вера жила в Москве и приезжала в свое родовое имение Верхние Дворики с мужем, который устраивал там для друзей охотничьи потехи. Центром усадьбы было большое старинное село Александровское, выросшее на берегу реки Серая в окружении глухих лесов, в которых водилось много дичи.

Рядом с поместьем, буквально в пяти верстах, раскинулись величавые строения и златоглавые храмы знаменитой Александровской слободы, считавшейся в царствование Ивана Грозного второй столицей русского государства. Там царь жил много лет, изредка наезжая в Москву для того, чтобы расправиться со своими противниками. В Александровской слободе Иван Васильевич вместе с опричниками замаливал свои грехи перед Господом Богом. После самой страшной для него трагедии – убийства посохом своего любимого сына Иоанна во время ссоры – царь покинул Александровскую слободу и больше туда не возвращался. Это было в ноябре 1581 года.

Гости и хозяева до поздней ночи сидели за праздничным столом и вспоминали минувшие дни. Душой застольной беседы был племянник княгини Веры Николай Волков, не так давно закончивший духовную семинарию. Молодой священник был настоятелем церкви Покрова в Александровской слободе, служившей когда-то дворцовой церковью грозного царя.

– У нас, в слободе, до сих пор с ужасом вспоминают то время, – медленно со знанием дела говорил Николай.

Он отрезал ножом кусок отварного мяса и стал тщательно его пережевывать, изредка запивая квасом.

– Царь Иван Васильевич никого не щадил: ни жен своих, которых у него было восемь, ни детей, ни друзей, ни своих подданных, оттого и сам наделен был Богом страшной судьбой…

– Время было страшное, – подтвердил Иван Данилович. – Без вины виноватых казнили сотнями, опальных ради потехи бросали на Лобном месте голодным медведям на растерзание. Жизнь каждого, будь то родовитый боярин, князь, воевода, священник, посадский человек или просто нищий, зависела от доноса царских опричников. А у них всегда так: где быль, а где сказка – не разберешь… Главное для них – уметь прочно закрепить на седле лисий хвост и вовремя громко крикнуть: «Слово и Дело»!

– Старики моего прихода подробно рассказывали о том, как в Александровскую слободу на допрос к Грозному в цепях был привезен опальный новгородский архиепископ Пимен, – с горечью заметил Николай. – Тогда летом 1569 года по доносу и учиненному самим царем «розыску» в Москве на Красной площади было казнено около трехсот человек. Среди них был и основатель нашего княжеского рода Афанасий Вяземский.

– Наш род тоже потерял тогда своих людей, – с грустью промолвил Иван Данилович. – Среди казненных был и мой дед по материнской линии – земский казначей Николай Афанасьевич Фуников.

Он достал из пиджака табакерку и стал нюхать табак.

– Невинно сложил голову на плахе его друг земский канцлер Иван Михайлович Висковатый. Картина была страшная: в течение четырех часов с громкими криками «Гайда»! опричники, залитые кровью, кололи пиками, резали на части, рубили и обливали кипятком «изменников». Сам царь копьем проколол трех «крамольников», обреченных на смерть…

– Копьем царь Иван орудовал ловко, – с укором заметил Артамон Савельевич. – Да и неожиданные поступки делать страшно любил… Говорят, в тот же день, «под шумок», казнил своего дружка – главу опричнины Алексея Даниловича Басманова и его сына Фёдора, которого, кстати, очень любил.