Студент 2
Шрифт:
А настоящим проклятием чемпионата стали ничьи, так как всякие блудняки и договорняки приводили к несложным раскладам: команды среднего ранга, не рвавшиеся к медалям и далекие от вылета в низшие лиги, просто скатывали полюбовно две ничьи в обоих турах и получали по два очка… В результате в чемпионате 1977 года почти половина матчей оказалась сыграна вничью, при том, что их нормальный процент в длинном футбольном турнире — что-то около двадцати пяти. К чему это привело?.. Да к тому, что помимо морального содома Федерация футбола стала экономически тонуть. Зрительские трибуны критически пустели. Оно и понятно: люди не хотели платить деньги за то, чтобы видеть пустое перекатывание мяча по траве… Ну и как, скажите на милость, покрывать расходы на такие огромные, сложные,
И ведь справедливо. Не поспоришь.
Лишаться зарплаты спортивным чиновникам не хотелось. Поэтому в 1978 году ввели так называемый «лимит»: за первые восемь ничьих команде начислялось по одному очку, а за все последующие — нет. Как за поражение. Пусть, дескать, шевелятся. Пусть играют пободрее!
Тогда это было новинкой, и вот Роман с Витей пустились в горячий спор: будет ли эффект от нововведения?.. Спорили парни сумбурно, больше горячились и сквернословили, а Толян скорее подзуживал обоих, чем говорил по существу. В общем, толку от диспута не было, и постепенно разговор съехал на то, кто будет лучшим бомбардиром первенства: молодой яркий тбилисец Рамаз Шенгелия или поздно раскрывшийся дебютант высшей лиги спартаковец Георгий Ярцев?.. Несмотря на смену темы, характер трепотни не изменился: Витек и Рома с жаром дебатировали, а Толик умело подтыкал их разными более или менее колкими замечаниями.
Мне все это ничуть не мешало, я успешно замкнулся в благостном настроении. Его ничем было не перебить. Я мысленно рисовал в памяти загорелое лицо Лены: даже сердитое и огорченное, оно было неизъяснимо пленительным. Несложно заметить, что Елене Никоновой при несомненной если не красоте, то миловидности дано нечто и сверх того — шарм, харизма, некая живая энергия…Чего, случается, бывают лишены даже очень красивые женщины. А вот ее природа этим одарила. Не поскупилась.
Тут я, признаться, подогрел фантазию и попробовал представить Лену загорелой под черноморским солнцем всю, а не только лицо… Черт возьми! Вышло слишком эффектно. Лучше не надо.
— Слушайте, граждане! — сказал я весело. — А не пора ли нам подкрепиться, как говорит один известный персонаж?..
Что мы и сделали, и чаю попили под закат уходящего от нас на целый год лета. И бодрая суета за дверью, особый тон голосов, торопливость шагов, волнующий девичий смех… все это значило только одно.
Первое сентября!..
Вот оно и пришло.
Торжественное открытие учебного года началось в 9.00. Празднично одетая, празднично взбудораженная, гомонящая толпа первокурсников собралась у гранитного парадного крыльца главного корпуса. Там уже заранее была установлена пара микрофонов, нечто вроде парадной трибуны. Несколько озабоченных старшекурсников — сейчас бы сказали: волонтеров — руководили процессом, выстраивая новичков по факультетам:
— Так, строители — сюда! Ребята, поживее, поживее… Автоматика, управление — где?.. Химики! Вот сюда.
Не знаю, то ли мы, химики, в этой ораве оказались самыми дисциплинированными, то ли мне это почудилось — но никаких разбродов и шатаний, никакого непонимания. Сказали — и мы выстроились. Не то, чтобы в солдатские шеренги, конечно, но четко, компактно. Мы — то есть вся 407-я плюс Саша, Виталий, Алексей — держались вместе, других знакомых я быстро «отстреливал» взглядом. Вот прифрантившаяся Люба в белом платье в черный горошек-не горошек… некую замысловатую крапинку. Вполне эффектно. Длинные светлые волосы, просто, без затей причесанные, хорошо шли к ее лицу: конечно, девушка тянула к себе мужские взгляды, прекрасно понимая это. К ней, конечно, как цыплята к клушке, жались Таня с Ксюшей… Так, а Лена где?.. А! Вон она. В знакомом мне бежевом платье, не столь броская, как Люба, но куда более элегантно-утонченная. Тургеневская барышня.
Она оживленно
переговаривалась с какой-то незнакомой девушкой самой рядовой внешности, из разряда «увидел, через пять минут забыл». Обе улыбались, посмеивались, балаболили не умолкая, вроде бы не обращали внимания ни на что. Но я отлично понимал, что Лена давно уже просекла меня и теперь изо всех сил делает вид, что никакого Василия Родионова она знать не знает и в упор не видит.Ну вот и первый курс химфака. Порядка восьмидесяти человек. Все впереди!
На крыльце возникло движение. Из входного комплекса появилась группа лиц: солидных немолодых людей, почти все мужчины. Человек шесть-семь. И две женщины: одна тоже немолодая, в строгом костюме, а другая, напротив, молодая, яркая, эффектная брюнетка с жизнерадостной улыбкой. Она и открыла торжество.
— Здравствуйте, дорогие первокурсники!.. — воскликнула она, белозубо сияя.
Кто она — старшекурсница, аспирантка, молодая преподавательница?.. Не знаю. А может, приглашенная гостья?.. Может быть.
Она произнесла достаточно банальные трескучие слова о юности, молодости, советском студенчестве, о том, что «коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым…» после чего передала слово ректору института.
— Доктор технических наук, профессор… член-корреспондент Академии наук… и так далее.
Сдержанно улыбнувшись, ректор подошел к микрофону. Выглядел он, разумеется, чрезвычайно презентабельно. Осанистый, корпулентный, с благородной сединой интеллектуал… Начал со стандартного приветствия, затем, разумеется, вспомнил свое довоенное студенчество, военное лихолетье, умело тронул тему преемственности поколений, светлого грядущего…
— … я совершенно уверен, что вот сейчас, здесь, среди вас стоят будущие крупные ученые, руководители производств… — тут он позволил себе улыбнуться чуть более озорно, — наконец, счастливые молодожены и родители! Те, кто найдет свою судьбу в ближайшие пять лет в стенах нашего института, кто рука об руку пойдет по жизни. И я надеюсь, вы никогда не забудете этот светлый солнечный день, открывший вам дорогу в завтра!..
На этом слове все решили, что надо захлопать в ладоши, что и сделали. Площадь огласилась дружными аплодисментами.
— Между прочим, — тон ректора сделался почти дружеским, — о сегодняшнем дне вы сможете прочесть статью в нашей институтской газете! И статья эта принадлежит перу одного из вас, первокурсников. И конечно, он сейчас присутствует здесь, среди нас…
Еще бы не присутствовать! Меня кинуло сразу в жар и в холод. Вот это ничего себе!
От автора:
Попаданец в СССР стал физруком. Постепенно он становится больше чем просто советский учитель и начинает подминать город. У него важная цель…
Скидка на первые три тома: https://author.today/work/302039
Глава 24
Почудилось, что ректор загадочно улыбнулся. Может, и правда, лишь почудилось. А Лена, стоящая от меня впереди и слева, правым глазом как будто отчаянно косила вправо и назад…
Может, и это мне лишь хотелось увидеть, вот и решил, что увидел. Но дело ведь не только во взгляде! Вся моторика фигуры: слишком прямая осанка, легкая невольная подтанцовка ногами и корпусом… вообще вся видимая мною невербалика — все это говорило о душевных непогодах при нарочитом стремлении казаться беззаботной и веселой.
Ладно, ладно, Елена Игоревна — усмехался я про себя. Уже на крючке, я-то вижу. Трепыхаетесь. Потрепыхаетесь и прискачете. Как козочка…
Ректор произнес еще несколько возвышенно-благодушных фраз и закруглился, передав слово секретарю парткома института.
Тот, в отличие от интеллектуального златоуста, и выглядел и говорил топорно, шаблонными фразами. Прочный, надежный, твердолобый дядя. Впечатление было такое, что приветственную первосентябрьскую речь ему когда-то вручили, велели выучить как «В лесу родилась елочка» — вот он ее из года в год и штамповал устно. Может, даже не особо вдумываясь в смысл. Раз партия сказала: надо! — значит, надо. Партийная дисциплина прежде всего.