Студент 3

— Список с собой?

Витька тут же достал листочек, передал редактору.

Тот внимательно, молча поизучал текст, потом спросил:

— Это он сам писал?

— Ну да, — без раздумий брякнул Витек, и тут с запозданием начал думать: — То есть…

Столбов вновь воззрился на него:

— То есть?

— Так он мне передал готовый список, я и подумал, что это он написал. То есть, даже не подумал… а просто что тут еще подумать?

Андрей Степаныч веско покивал головой… и вдруг сказал:

— Родионов, посмотри-ка записку. Есть соображения?

На тетрадном листе в клетку, но просто вырванном, а аккуратно обрезанном по левому краю, по пунктам значилось:

1. Юрий Павлович. Адрес, телефон.

2. Лидия, маникюр. Адрес, телефон.

3. Зинаида Дмитриевна. Адрес.

4. Гриша, авторемонт. Адрес, телефон.

5. Сергей Сергеевич. Адрес, телефон.

— У Зинаиды Дмитриевны, похоже, телефона нет… — проговорил я.

— Несложно догадаться, — бесстрастно произнес Столбов.

— Или она не захотела его называть… — добавил я.

— Так адрес-то назвала! — вставил свое и Витька.

Я мельком подумал, что здесь могло быть всякое. Но закавыка в другом! Столбов, похоже, что-то еще увидал в этом списке… И больше исходя из возможных его мыслей, чем из содержимого письма, я предположил:

— Возможно, писала женщина?

— А ну-ка, ну-ка… — проснулось ретивое у Хафиза.

Он взял у меня бумажку, поизучал с глубокомысленным видом:

— Похоже… Лидия, маникюр — вряд ли мужчина бы так написал. И почерк скорее женский. Ровный, аккуратный. Вообще все аккуратно.

— Это интересно, — сказал я, — но второстепенно. Нам что делать в данной ситуации?

Я намеренно сделал так, чтобы вопрос ушел скорее Столбову, чем Хафизу.

Редактор помолчал — думаю, для солидности. Наверняка он уже все просчитал.

— Отправляйтесь по адресам, — велел он. — Делайте все, как они сказали.

«Они» Андрей Степанович выделил голосом, подчеркивая групповой характер действий противника. И добавил, что исключительно важно сделать пусть первые, но выводы об этих пятерых покупателях. Есть ли между ними что-то общее? Ну и так далее. А он сам, Андрей Степанович…

— Дайте-ка, — сказал он, взял список и переписал данные пятерых жаждущих «секс-динамита» в блокнот. — Займусь.

Он сказал это так внушительно, что я окончательно уверился: да, знает как «заняться». И знает, как нас с Витькой прикрыть. Поэтому деликатно подбросил еще мысль:

— Андрей Степаныч! А вот как бы выяснить обстоятельства гибели Семеновой… Судмедэкспертизу я имею в виду. Есть подозрения, что она может показать нечто интересное…

— Имел в виду, — солидно молвил редактор.

Не знаю, в самом ли деле он имел это в виду или столь ловко сыграл, благо житейский опыт велик… Что, впрочем, неважно.

— Надеюсь, моя экспертиза тоже интересное покажет… — заметил Хафиз, согнув бумажный лист вдоль и таким образом сделав из него желоб. Затем из недр стола он вынул маленькую лабораторную скляночку темного стекла и мигом пересыпал туда взятый препарат.

Ты смотри, чуть ли не весь арсенал химкабинета у него тут с собой!..

Хафиз заткнул склянку, профессионально полюбовался ею.

— Вот где-то так, — с удовольствием произнес он.

Столбов захлопнул блокнот:

— Ну что, цели ясны, задачи определены?..

— За работу, товарищи! — подхватил я.

— Источника цитаты уточнять не будем, — подмигнул Хафиз.

Андрей Степанович сдержанно ухмыльнулся.

Фразу «Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!» — или примерно — произнес Никита Сергеевич Хрущев в программной речи на XXII съезде КПСС, предлагая советскому обществу поход в коммунизм. С этим самым коммунизмом что-то пошло не так, к тому же Никита Сергеевич имел неосторожность ляпнуть, что коммунизм у нас наступит в 1980 году. К середине 70-х, думаю, всем стало ясно, что он сильно погорячился, поэтому власть — Брежнев и его окружение — старались Хрущевские прогнозы не вспоминать, да и самого Хрущева сделать фигурой умолчания. Словно бы не было такого персонажа в нашей истории. Сам Брежнев немало натерпелся от вздорного сумасброда Никиты, команда Леонида Ильича это хорошо знала, поэтому всякое упоминание отставника, а впоследствии покойника Хрущева считалось моветоном. Внезапно вспомнил его сам Брежнев в третьей книге своих мемуаров, в «Целине». Естественно, в критическом свете. Но в сентябре 1978 «Целина» еще не вышла…

— Ладно, — подытожил Хафиз. — Студиозусы Вагнер и Кох! Вы, я так понял, по адресам вместе пойдете?

— Да, — поспешил ответить я, видя, что Витек застопорился от такого обращения. — Теперь уж как пара истребителей, ведущий и ведомый.

— Отлично, — Хафиз вновь подмигнул нам, но другим глазом, левым. — Точка встречи — понедельник, здесь. Когда?

— Давайте в семнадцать, — заключил Столбов.

На том и порешили.

Витек, похоже, перегрузился информацией. Когда мы вышли, он имел вид примерно Лобачевского, впервые задумавшегося о возможности неевклидовой геометрии.

— Слушай… — молвил он, — а чего это он сказал? Вагнер какой-то… Что это значит?

— Это, друг мой Виктор, — наставительно сказал я, — русская классика. Цитата. Из Козьмы Пруткова.

— Кого? — Витек обомлел.

— Не слыхал про такого?

— Н-нет…

Я подумал, что объяснять игры авторов XIX века в литературную маску — долго, нудно, да и ни к чему, по сути говоря.

— Ну и шут с ним. Потом расскажу. Давай к делу! Завтра первый рейс, так? Прикинь по адресам, кто недалеко друг от друга живет, ну и примерный график составь. Поставь их в очередь, другими словами. Кстати! У тебя карта города есть?

— Нет… — пробормотал Витька, начиная соображать и сожалеть, что не он додумался до столь несложного плана. Но тут же прояснился: — У Сашки должна быть! Вроде я видел.

— Ну вот и прикинь наглядно, — я полез по карманам в поисках мелочи.

— Слушай, — вдруг сказал он со сварливым оттенком, — а что это ты говорил про пару истребителей? Кто ведущий, кто ведомый?

— Естественно, ты, — вмиг откликнулся я. — Ведущий! Ты главный в этом деле. Сбытчик, так сказать. У тебя и порошок в кармане. Случись что, все проблемы с законом на тебе повисли. А я так, сбоку припека.

Говоря это, я старался делать слишком серьезный вид — чтобы ясно было, что острю. Витек, однако, не очень оценил мой юмор:

— Ну, Базилевс… Шутки в меру, как говорится…

— Мне кажется, я пошутил очень тонко, — закуражился я.

— Ага… Так тонко, что аж не видно, — пробурчал он.

— Не дрейфь, Витюня! — с подъемом воскликнул я. — Что наша жизнь? Борьба! Битва титанов!.. Ты вот что, лучше мне две копейки дай, что-то опять не нахожу.

— Блин, я тебе монетный двор?.. Муське звонить, что ли?