Студент

Троллейбус вез меня по Невскому, и я узнавал здания, которые уже видел вчера во время своей пешей экскурсии, потом, не отрываясь от окна, смотрел на Неву с Дворцового моста и, наконец, вышел на нужной остановке на Васильевском острове. Без труда нашел улицу и дом.

Квартира располагалась на первом этаже каменного трехэтажного дома. На стене, справа от входных двухстворчатых дверей, крашенных темно-коричневой масляной краской, успевшей облупиться, торчали черные кнопки звонков с приклеенными под ними бумажками с фамилиями и указаниями, сколько раз кому звонить. В объявлении говорилось: "Спросить Варвару Степановну". Фамилии в объявлении не значилось, но других фамилий с инициалами В.С. кроме Проничевой В.С. под звонками я не нашел и уверенно нажал два раза на кнопку, как указано на бумажке. С минуту за дверью мои уши не уловили никакого движения, и я уже хотел позвонить еще раз, но послышались шаркающие шаги, короткая возня с засовом, и дверь открылась. Передо мной стояла старушенция в синем в цветочек засаленном байковом халате, из-под которого выглядывали черные спортивные трико, которые в промтоварных магазинах продаются за 18 рублей.

В руке бабуля держала папиросу и от бабули попахивало водкой.

– Я насчет квартиры, - сказал я.

– Пойдем, - позвала в ответ старушка и повела меня в свою комнату через длинный коридор, захламленный предметами быта и всяческим тряпьем: на стенах висели тазы, велосипед без одного колеса, засаленная рабочая роба, сундук, который занимал почти весь проход, резиновые сапоги и еще какая-то стоптанная обувь, что-то еще, так что, проходя мимо этих вещей, я опасался что-нибудь зацепить и на что-нибудь наткнуться.

Комната оказалась довольно большой, квадратной, с двумя окнами, выходящими во двор-колодец.

– Студент?
– окинула меня взглядом старушка

– Студент, - подтвердил я.

– Я живу с сыном Колькой. Сплю за ширмой.
– Она кивнула на угол у окна, где стояла полураскрытая ширма, обтянутая потерявшим вид шелком с поблекшими павлинами. Я подумал, что новая ширма, наверно, смотрелась очень красиво. Из-за ширмы выглядывала металлическая кровать с никелированными шарами, которые тоже облупились от времени.

В комнате по двум стенам разместились топчан и широкий диван. Посреди комнаты стоял прямоугольный раскладной стол, застеленный клеенкой, с простыми жесткими стульями, какие бывают в конторах. У другого окна напротив хозяйкиного угла пристроилось мягкое кресло, пара дивану, и такое же зачуханное. Еще возле Колькиного дивана примостился старинный буфет, а на этажерке с несколькими книгами украшением стоял телевизор "КВН" с линзой, заполненной водой.

– Если договоримся, спать будешь на топчане. Колька спит на диване.

– Сколько за квартиру платить?
– задал я важный для своего бюджета вопрос.

– Не обижу, - сказала ровным голосом хозяйка. Раз студент, то шестьдесят рублей за месяц... Сколько будешь жить?

– Не знаю, - замялся я.
– Обещали общежитие.

– Ладно, давай тридцатку за полмесяца. Только, если уйдешь раньше, деньги не верну, - предупредила бабулька.

Я вынул из кармана брюк деньги, которых было у меня аж почти четыреста рублей, отсчитал три десятки и отдал хозяйке.

– Ну вот. Зовут меня Варвара Степановна. Сын, Колька, мужик не злой, только что выпить любит. Но это, кто теперь не любит. Соседи добрые - увидишь. Живем, почитай, с самой революции всё на этом месте. Половина поумирала в блокаду. Мужики и пацаны, которым пришло время, ушли воевать, да многие тоже не вернулись. Заселили новых. Мой Колька тоже раненый, нога простреляна. Пришел живой. А жена, Валька-подлюга, не дождалась. Она эвакуированная была с ребенком, да так с кем-то там и сошлась. Ребенок-то Колькин, да не судиться же. Как от матери дитё отнимать?! Колька с тех пор и ходит бобылем. Работает на Обуховском слесарем.

Она почему-то назвала Кировский завод по-старому, Обуховский.

– Вот и посуди, как рабочему человеку выпить запретить?
– заключила разговорившаяся Варвара Степановна, видно, считая меня теперь полноправно своим человеком.

– Может выпьешь? А то давай по рюмочке с новосельем.

Я отказался.

– Ну, тогда вечером, как Колька придет. А я полечусь. Всю неделю кости ноют, спаса нет, - Варвара Степановна достала из своего угла чуть начатую бутылку водки, заткнутую свернутой из газеты пробкой, и взяла из буфета граненую рюмочку...

Оставив рюкзак и чемодан в моем новом жилище, я пошел знакомиться с Васильевским островом. Со Стрелки я смотрел на Петропавловскую крепость, полюбовался Дворцом Меншикова, который, не помню кто, назвал "главным украшением города". Здесь часто бывал сам Петр, и здесь обычно отмечались победы русской армии и флота. Да и вообще, весь остров принадлежал Меншикову, которого Петр I назначил первым генерал-губернатором и которому он этот остров и подарил. Я постоял возле Академии художеств, большого желтого цвета здания с белыми колоннами, на берегу Невы. История ее связана с именем Шувалова, который предложил Екатерине II "художеств академию". Здесь же на Университетской набережной я отважился сходить в Кунсткамеру, известную коллекцией "уродцев". Но меня не увлекли анатомические уроды. С `большим удовольствие я познакомился с экспонатами, собранными путешественниками в Африке, Японии, Китае и других странах, которые дают представление о культуре и быте народов многих стран мира. Я представляю, какое удивление вызывали у людей того, даже послепетровского времени, никогда невиданные шаманы, индейцы, китайцы, самураи и предметы их быта, если даже мы с неослабевающим интересом рассматриваем эти экспонаты. Несколько часов я ходил по залам Кунсткамеры и посмотрел все, что хотел, хотя одного раза мне хватило, чтобы сюда больше не возвращаться. "Занимательно и поучительно, но не Эрмитаж", - решил я.

Уже поздним вечером я вернулся на постой к Варваре Степановне и попал "с корабля на бал". Еще при входе в дом я услышал нестройный хор голосов, который выводил "Ой цветет калина в поле у ручья". Я долго звонил, прежде чем мне открыли.

– А, студент, - сказал дядька невысокого роста с темными с проседью усами, узким лицом и большими залысинами.
– Мы ждали, что раньше придешь. Проходи. Щас новоселье отмечать будем.

Дядька заметно припадал на левую ногу, и я сразу сообразил, что это хозяйкин сын Николай.

В комнате хозяйки дым стоял коромыслом. За столом тесно друг к другу сидело человек восемь. На столе стояло несколько бутылок водки, половина из которых уже была выпита; тарелки с крупно нарезанной колбасой, бычки в томатном соусе и килька разместились навалом на тарелках. Целая картошка и свежие огурцы лежали в алюминиевых мисках, а зеленый лук пучками прямо на столе. Всё уже находилось в пьяном беспорядке, и все пребывали в весёлом расположении духа, как бывает, когда еще не пьяные, а водки много. Народ гулял.

Все уже знали, что я новый квартирант Варвары Степановны и загалдели, приглашая наперебой к столу. Я чувствовал себя как карась на сковородке. Мне было неловко, да и претили мне застолья. Я видел в них тупую бессмысленность и пустое времяпровождение. Но отказаться не мог и сел за стол рядом.

– Вот, жить у нас будет, - подтвердила Варвара Степановна, находившаяся в благодушном настроении.

– Штрафную ему, штрафную, - понеслось со всех сторон.

Мне налили в стакан водки, но я только пригубил и поставил стакан на стол.