СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ

–Что случилось, Никита?

Золотицкий не ответил, сидел за столом, уставившись в одну точку. Потом он поднялся, прошелся по кухне, говоря неторопливо и тщательно обдумывая каждое слово:

–Понимаешь, Анфис… Вроде стараюсь, работаю, но очень трудно делать вид, что ничего не происходит. Что вроде наша обычная жизнь… – Он остановился, сокрушенно вздохнул:

–Сверху постоянно какие-то приказы. То приди на собрание, то подпиши какую-то бумагу, какое-то воззвание, то одобри, что не хочешь одобрять…

–Поясни.

Золотицкий пристально посмотрел на Анфису, удивленно спросил:

–Неужели непонятно? Как жить, когда пространство свободы постоянно сокращается?

Анфиса пожала плечами:

–Ты еще спроси, как классик: быть или не быть.

–Не поняла?… Как сохранить самого себя, не став оловянным солдатиком.

Анфиса уверенно произнесла:

–Просто работать, приносить пользу. Я тоже не хочу быть оловянным солдатиком.

–Это хорошо, что не хочешь… Да, постоянно надо останавливать себя, чтобы сказать откровенно: да плевал я на это или то! Самоцензура угнетает.

Анфиса сразу согласилась:

–Да… Ты знаком с аутотренингом, успокойся.

–Иногда он не помогает…– Золотицкий помолчал, потом припомнил:

–У писателя Мамина-Сибиряка есть хорошая сказка о Серой Шейке.

–При чем…

Золотцкий задумчиво произнес:

–Послушай… Серая уточка, которая не смогла осенью улететь в теплую страну и теперь плавает в полынье, которая все сужается. Трудно выжить в этой замерзающей полынье!

–Неплохой образ для пояснения ситуации. Но ты режиссер, твори, радуйся театральной жизни.

Золотицкий быстро согласился:

–Да, я режиссер, а не политик или чиновник… Да, мне нравится театр, в котором работаю. Но жизнь сейчас в социуме становится намного противнее, чем ранее.

Он помолчал минуту, потом добавил, слегка вздыхая:

–Слышится стук топора по вишневом саду…

Анфиса удивилась:

–Ну и метафоры у тебя!

–Понравилось?

Анфиса слегка улыбнулась:

–Да… Кажется, тебя приглашали в Америку на постановку там «Вишневого сада»?

–5-

–Скоро поеду… Хотя ты советовала не ехать.

–Поедешь, забудешь все. С головой уйдешь в творчество. Вместе поедем.

Золотицкий мечтательно произнес:

–Я режиссер, мечтаю ставить пьесы… Знаешь, иногда я мечтаю оказаться в прошлом. Поставить пьесу «Вишневый сад» в театре в присутствии Антона Чехова!

Анфиса присвистнула от удивления:

–Да ну? Мечтаешь оказаться в прошлом?

–В последнее время очень часто. И с тобой.

Золотицкий обнял жену, поцеловал. Вечер прошел вполне спокойно. А следующий день…

Глава 2.

Сплошные неприятности.

А следующий день оказался очень тревожным. Как всегда, Золотицкий зашел в свой кабинет в десять часов утра. Увидев его, Нина не удержалась от комментария:

–Никита Сергеевич, глядя на вас, даже часы не нужно проверять.

Золотицкий милостиво улыбнулся:

–Хочешь сказать, что я пунктуален.

–Да. Как всегда, приходите ровно в десять часов.

Золотицкий вошел в кабинет, включил компьютер.

Нина пошла следом за ним, докладывая:

–Никита Сергеевич, вам уже дважды звонил…

–Неужели этот противный Аристархов?– предположил Золотицкий.

–Он самый.

–И что опять хотел?

Нина пожала плечами:

–Того не знаю. Но звонить будет.

Нина вышла из кабинета. Несколько минут Золотицкий просидел в задумчивости.

«Да, господин Золотицкий, постоянно вы оказываетесь в пучине неотвратимых тревожащих мыслей и страшных снов!– подумал с горечью Золотицкий.– Ну, что делать, если приходится жить в период новых заморозков? К сожалению, у нас только два времени года: оттепель и заморозки, увы… К сожалению, времена не выбирают, как и страну, в которой тебя родили… Перестань думать о плохом… Страшные сны, прочь от меня! Сосредоточься исключительно на работе!».

Осторожный стук в дверь вернул его в бодрое, рабочее состояние.

–Да…– Золотицкий привстал, потом вновь сел в кресло.

В кабинет вошел актер его театра Борис Вильштейн, лет сорока, светловолосый, коренастый, в очках, чем-то взволнованный. Вильштейн работал в Театре юмора уже десять лет. Он вырос в актерской семье, оба родители тоже были актерами. Вильштейн, робкий и нерешительный в жизни, но талантливый и уверенный в актерской игре, был очень симпатичен Золотицкому. Они дружили, ходили друг к другу в гости, не раз ездили в отпуск вместе с семьями.

Поздоровавшись, Вильштейн сел на стул напротив Золотицкого.

–Что-то случилось, Борис?– поинтересовался Золотицкий.

Вильштейн закурил сигарету, говоря удрученно:

–Случилось… И многое.

–Поясни.

Вильштейн минуту помолчал, потом робко ответил:

–Ты знаешь, я иногда что-то пишу в соцсетях… Ну, понимаю, что все сейчас проверяют, опасно писать, о чем думаешь… Не удержался, поставил один лайк в сети.

–6-

–И что?

–А то!…– Вильштейн перестал курить, сжал пальцы рук в кулаки.– Вчера вечером ко мне заявляются люди в черных масках, хамят, забирают мой компьютер.

–За один лайк? И по поводу чего он был?

–Да забыл уже… Мне грозят судом! И еще одна гадость. Хотят арестовать сына.

Золотицкий опешил:

–А его за что?

Вильштейн протяжно вздохнул:

–Витя написал пост по поводу спецоперации.

Минута прошла в гробовом молчании. Вильштейн сидел, уткнувшись в одну точку на полу, с выражением беспомощного страха на бледном лице.

Золотицкий постучал пальцами по столу.

–Да, все тревожно…– подытожил он. – Даже робкий Вильштейн решил уехать.

–Робким был раньше. А сейчас надо быть решительным!– твердо произнес Вильштейн.

–Да, могут тебя записать в иноагенты. Я уже давно ничего не пишу в соцсетях. И тебе советую!

Вильштейн подхватил:

–Раньше я тоже ничего не писал. Боялся. А сейчас черт попутал…

Золотицкий криво усмехнулся:

– Раньше говорили о врагах народа, а сейчас появились иноагенты… Да-с, метаморфозы нашего бытия… Здравствуй, капиталистический 37 год!.. И что ты намереваешься делать?

–Уеду. Да, я уеду!– Вильштейн подскочил, повторяя одни и те же слова, но все громче и громче, переходя потом на истерический вопль: