СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ

–Ну, что сказали? Ничего хорошего…– ответила удрученно Маслова.– Плохое состояние бухгалтерии, хищение двухсот миллионов рублей.

–Черт! Не было никакого хищения!– разозлился Золотицкий.– Это все Аристархов подстроил!

–Он вам грозил?

–Да… Намекал… И сегодня звонил, мол, надо было приходить на собрания. Подписывать, если просят что-то подписать.

Маслова прочувственно воскликнула:

–Ну, надо было вам все подписать! Нам грозит суд! Театр обвиняют в хищении миллионной суммы! Вы понимаете…

–Я все понимаю, Татьяна Петровна,– перебил Золотицкий.– Но прежде всего прошу не кричать в моем кабинете!

–Извините, я…

–Так, уже была одна попытка ранее обвинить театр в хищении,– напомнил Золотицкий.-

И теперь снова… Назначенная ранее комплексная проверка финансовой отчетности

–11-

показала, что не было грубых нарушений! Да, была госсубсидия, все у нас есть в отчетах.

–Есть, конечно,– сразу согласилась Маслова.

–И в обвинительном раннем заключении мало было конкретики, неясно, в чем выразились противоправные действия обвиняемых. Все финансовые документы мы представили.

Маслова кротко возразила:

–Но это было раньше. А сейчас все снова…

–Снова… Если будет новое обвинение, повторится все, как и ранее,– уверенно сказал Золотицкий.– Пусть проверяют, пусть пугают… Пусть забирают у нас компьютеры! Лучше бы подумали о несовершенстве порядка госфинансирования в сфере культуры!

–О чем это вы?

–Недавно Союз театральных деятелей России заявил, что система финансирования театральных проектов создает непреодолимые препятствия для работы! Наши театры вынуждены составлять планы и графики работы на годы вперед. Финансирование, согласно закону, выделяется постфактум, в порядке компенсации за уже выполненные работы! Уже выполненные! И бухгалтерия составляет фиктивные отчеты о еще не выполненных работах, чтобы получить деньги на решение театральных задач.

Маслова заулыбалась:

–Ой, Никита Сергеевич, как с вами приятно говорить! И все разложите по полочкам, и все объясните. Да, еще… Чтобы купить реквизит на блошином рынке нужна наличка.

–Знаю… Все я знаю… Наличка нужна театру, а не нам. А налоговая полиция думает, что мы якобы преступники, казнокрады! И мы почти каждый день должны доказывать, что мы честные!

– Как это в старой юмористической сценке, докажи, что ты не верблюд.

Минута прошла в молчании.

В кабинет вошла Нина, сообщив, что люди в черных масках покинули театр.

Золотицкий благосклонно улыбнулся:

–Очень хорошо! Покинули.

–Надолго ли?– подхватила Маслова, сокрушенно вздыхая.

–Уже бы завтра отдали наши компьютеры и больше б нас не беспокоили.

Оставшись один, Золотицкий минуту просидел в кресле, потом поднялся и стал ходить по кабинету, взволнованно говоря:

–Стук топора по вишневом саду все отчетливее! Увы!

На следующий день маски – шоу вновь повторились. Уже в одиннадцать часов утра Нина вбежала в кабинет Золотицкого, вопя:

–Никита Сергеевич, снова эти с автоматами!

Золотицкий встал, вышел в коридор и увидел подходящего хмурого капитана Козлова в сопровождении двух в черных масках и с автоматами.

–Чем обязан на этот раз?– деловито спросил Золотицкий.

Козлов ничего не ответил, спрашивая людей в черных масках, где главная бухгалтер.

Золотицкий еще раз повторил свой вопрос, но Козлов лишь грубо оттолкнул его, матерясь. Через минут пять привели плачущую Маслову. Она была в наручниках. Двое а черных масках держали ее за руки, словно вели какого-то особо опасного преступника. Увидев Золотицкого, Маслова завопила:

–Никита Сергеевич! Что происходит?

Козлов поморщился:

–Происходит задержание преступников. Мы работает в рамках закона!

–Неужели?– усомнился Золотицкий.– Это мы преступники? И я тоже преступник?

Козлов глянул на Золотицкого, отвечая с полупрезрительной снисходительностью:

–И ты тоже преступник! Арестовать его!

Золотицкого окружили двое в черных масках.

Золотицкий слегка опешил:

–12-

–За… за что?

Козлов грязно выругался и отошел от Золотицкого. Плачущую Маслову посадили в автозак и повезли в сопровождении троих в черных масках и автоматами. А Золотицкого посадили в другой автозак и привезли домой, напоследок сказав ему, что он месяц будет находиться под домашним арестом.

Анфиса занервничала, увидев арестованного мужа:

–Черт! За что?

Золотицкий пожал плечами:

–Опять старое дело вспомнили. Якобы растраты…

Анфиса попросила:

–Ну, наручники ему снимите! Что творится?

Один в черной маске снял наручники, забирая их. Через минуту оба в черных масках ушли.

Анфиса подбежала к мрачному мужу, причитая:

–Зачем все это? Почему домашний арест? Что ты натворил? Ну…

Золотицкий перебил ее:

–Перестань плакать… Вспомнили старое дело.

–Старое?

–Золотицкий кивнул:

–Ничего криминального раньше найти не смогли, не смогут и сейчас. Это просто месть чиновника Аристархова.

Золотицкий сел на стул, потирая запястья.

–Что? Болят руки?– участливо спросила Анфиса.

–Немного ноют… Да, стук топора по вишневому саду все отчетливее!

Анфиса обняла мужа, моляше восклицая:

–Ну, согласись с этим противным Аристаховым! Подпиши бумажку! Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму!

–Не посадят.

–Не посадят, если будешь подписывать то, что скажут!

Золотицкий решительно возразил:

–Нет и еще раз нет! Я не оловянный солдатик!

Вечер прошел спокойно. Золотицкий стал смотреть телевизор, говоря, что это теперь будет его каждодневным занятием.

Глава 4

Жить по правде.

Ночью Золотицкий ворочался с боку на бок, уснуть не смог. Он несколько раз вставал, ходил по квартире, раздумывая. А Анфиса крепко спала, не слыша его шагов. Золотицкий пролежал с закрытыми глазами примерно час, потом вздремнул на час. Проснувшись, он поднялся в предутренней темноте и подошел медленно к окну. Звезды еще блестели, но рассвет занимался теперь быстро. Постояв немного возле окна, Золотицкий снова лег, прикрывая глаза и желая успокоиться. Он сильно переживал, что его приговорили к домашнему аресту, что главная бухгалтер Маслова тоже арестована, а театр фактически остался без руководства. Невозможность что-то изменить в данной трагической ситуации бесила его. Он всегда был человеком действия, всегда обдумывал свои поступки, сторонился всякого криминала, поэтому сейчас страстно желал что-то изменить, доказать, что ни в чем не виноват: напрасно вспомнили старое дело о каких-то театральных незаконных растратах, когда год назад все уже было доказано, что ни он, ни Маслова не совершали ничего противозаконного.

–Жил по правде…– говорил вполголоса сам себе Золотицкий,– Не прогибался ни

–13-

перед кем. И не молчал. Постоянно надо молчать, что ли? Постоянно угождать разным чиновникам, подписывать разные заявления, как они требуют? А если моя совесть не велит того подписывать?! Молчим, мы молчим… И к чему приведет наше бездействие? Боимся даже лишнего слова сказать! Можем только анекдотики на кухнях рассказывать! И сколько раз я слышал трусливый комментарий: «А что мы можем? Мы ничего не можем…». Увы, многие утеряли человеческий облик, став какими-то жалкими животными, которые удавятся за миску супа, забыв все принципы, душу свою, все старания своих предков. Чего же мы боимся? Боимся потерять комфортное пребывание в уютной квартирке, боимся совершить даже один шаг гражданского мужества! Да, вот недавно во Франции были демонстрации протеста, забастовки, но это там… А у нас молчаливое и долготерпеливое население, которое по привычке помалкивает, лишь тихо ругая кого-то на кухне. И никто не выйдет на улицу, протестуя, а если выйдет, его моментально арестует полиция. Хотя одиночные пикеты сейчас разрешены, но это только на бумаге… А в нашей удручающей реальности даже одиночный пикет запрещен! А если выйдет не один, а тысяча, если выйдет на улицу миллион протестующих граждан? Поводов для протестов предостаточно! Если выйдет целый миллион?! Ой, я даже не призываю никого к бунтам, помилуйте! Я только размышляю… Да, за годы кровавого коммунистического террора взрастили трусливое и покорное поколение, которое будет молчать, когда надо действовать! Когда надо сказать лжи свое решительное «нет»! Когда надо не поддерживать ложь на всяких собраниях, когда надо перестать быть робкими и молчаливыми, когда надо не подписывать разные заявления на работе, которые тебе нагло подсовывают подписать. Каждый должен выбрать путь честного человека, отвергающего ложь, или путь подлого слуги лжи. Не сидеть, не слушать разную беззастенчивую пропаганду и ложь на собраниях, лекциях, опровергать эту ложь по мере возможности! Жить по правде сложно, но нужно! Да, можно из-за этого лишиться работы, большой премии, похвалы начальства, но душу чистую свою сохранишь. И можешь смело заявить всем: не быдло я, не трусливый страус, ура – холуй, а свободолюбивый и честный гражданин! Вот путь, который может привести нас к освобождению ото лжи, тупой пропаганды, ненужной рабской покорности. Который приведет к лучшей жизни, без всяких кровавых переворотов. Забыть свою робость, покорность, перестать быть молчаливым и терпеливым быдлом! Сказать свое решительное «нет!», когда от тебя, молчаливого и покорного, требуют сказать «да»! Может, мы сами виноваты в плохой жизни? Может, надо подумать, чтобы ее изменить? Заткнули рты, не дав говорить?! Закрыли разные оппозиционные сайты? Не работает сейчас радио «Эхо Москвы» и не выходит «Новая газета»? А что ты сделал, что ты сказал, чтобы они работали, как прежде? Нет, ты молчал, как ура – холуй! Выборы? Возможно, можно и нужно голосовать не по указке. Не молчать! Не молчать нигде: ни на работе, ни на собраниях, лекциях. Излагать свою точку зрения, спорить и доказывать. Жить по правде! Иначе станем рабами, которым, как писал Пушкин, нужно «ярмо с гремушками да бич».