Суд идет

Удар — и шар в лузе. Еще удар — и еще шар.

После третьего, мастерски забитого шара болельщики пришли в восторг.

— Давай, Москва, давай!

— Семерку, семерку, наверняка пойдет!

— Не горячись!

А ну-ка дай жизни, Калуга, Ходи веселей, Кострома! —

фальцетом пропел в дальнем углу мужчина средних лет.

Более двадцати лет играл Струмилин в бильярд. Еще школьником начальных классов он ходил в Дом пионеров в бильярдную секцию, и постепенно игра эта стала его страстью. Но за все минувшие двадцать лет только раз выпало ему счастье забить подряд восемь шаров. Это было три года назад, в Москве, в Доме журналистов, куда они зашли «скрестить кии» со своим старым приятелем, с которым оспаривали первенство еще в Доме пионеров.

И вот теперь снова.

Под аплодисменты болельщиков, которые с каждым точным ударом все больше и больше приходили в раж, Струмилин забил все восемь шаров. Такая победа случилась у него второй раз в жизни. На лбу от напряжения выступили мелкие капельки пота.

Когда последний, восьмой шар уже покачивался в средней лузе, кавказец попытался прошмыгнуть к выходу, но тут же очутился в крепких руках моряка и шахтера. Под стол его все-таки посадили, но петь он не хотел.

Неизвестно, до какого скандала дошла бы эта забава, если б не главный врач. Видя, что взбудораженная публика настойчиво и рьяно требовала выполнить условия пари, он решил, что игра принимает нехороший оборот. Упрямый кавказец, который дрожал всем телом от позора и неудачи, готов был скорее кончить жизнь самоубийством, чем петь под столом «Сулико».

А публика все сильнее и сильнее наседала на проигравшего. Главврач, сверкая золотыми ободками пенсне, захлопал в ладоши и сердито закричал:

— Предлагаю, товарищи, кончить эту глупую затею! Она уже принимает неприличные формы!

— Но это же условие пари! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Я запрещаю держать пари на таких условиях! Предлагаю всем освободить зал, иначе бильярдная на неделю будет закрыта.

После перепалки с отдыхающими, главврач выручил кавказца из-под стола и настоял, чтобы публика освободила бильярдную комнату.

В эту ночь Шота Лукидзе не ночевал в санатории. Не появился он и на следующий день. Главврач начал беспокоиться и уже хотел было объявить розыски пропавшего «больного» (в санатории даже самые завидные здоровяки числятся «больными»), если бы на третий день не пришел от исчезнувшего кавказца гонец с письмом. В записке тот извинялся за столь неожиданное исчезновение и просил главврача передать его вещи подателю сей записки, так как «непредвиденные обстоятельства» не дают ему возможности прибыть за вещами самому.

После этого нашумевшего случая Струмилин стал героем санатория. О нем говорили несколько дней. Любители бильярда считали за честь сыграть с ним. Но он отказывался — Лиля просила его больше не играть. Он обещал, что больше ни разу не зайдет в бильярдную.

III

Когда кончился срок путевки и пора было уезжать в Москву, Струмилин вдруг почувствовал, что расстается с Лилей, к которой он привык по-братски, как к хорошему другу. И ему стало грустно. Весь последний день они провели в море, на шлюпке. Лиля была, как никогда, возбуждена.

Она то начинала брызгать на Струмилина водой, зачерпывая ее маленькими пригоршнями, то, став на нос лодки и сложив над головой руки, стремительно ныряла. Когда появлялась над водой, принималась звонко смеяться и брызгать на Струмилина.

Тонкую, стройную Лилю кто-то из отдыхающих назвал королевой пляжа. Завистливые женщины уже пустили сплетню, что роман ее со Струмилиным к добру не приведет: если он не закончится свадьбой на юге (никто не знал, что Струмилин женат), то в Москве Лилю ждет неожиданное огорчение, так как «курортная любовь» недолговечна.

Срок путевки Лили кончался двумя днями позже, чем у Струмилина. И когда тот пришел к ней проститься и сказать, что вечером уезжает, она молча поднесла почти к самым его глазам железнодорожный билет.

— Как, и вы сегодня едете?!

— Да, сегодня!

— В одном поезде со мной?

— В одном!

— Постойте, постойте, у нас даже вагон один.

— Не только вагон один, но даже купе одно.

— Но как это могло так совпасть?

— Это совсем не случайность… — Лиля вздохнула и бросила билет на стол. — И какие все-таки вы, мужчины, недогадливые.

— Тогда как же так? — Струмилин недоуменно развел руками. Он ничего не понимал.

— Очень просто. Вместе с экспедитором на вокзал за билетами ходила и я. Просто захотела уехать вместе с вами. Для вас это неприятно?!

— Нет, почему же? Я просто не ожидал этого… И потом, вам же еще до конца срока жить здесь целых два дня.

— Какая большая потеря! — Лиля звонко рассмеялась, выдвинула из-под койки большой чемодан, уже перевязанный упаковочными ремнями, и встала посреди комнаты.

— Ну, я готова!

Вместе с Лилей и Струмилиным ехал в купе сухонький старичок из другого санатория. Четвертое место было свободным. Старичок, профессор по мостам и туннелям, оказался веселым спутником и интересным собеседником. До фанатизма влюбленный в свою специальность, он на десять лет помолодел, когда Струмилин завел разговор о туннелях у озера Байкал. А когда Лиля выразила свое восхищение Крымским мостом в Москве, он даже подскочил и начал рассказывать о мостах его собственной конструкции, которые скоро будут прокладывать через Обь и Волгу.

На следующее утро старичок сошел на небольшой станции, где у него жила родня. Весь день Струмилин и Лиля были в купе единственными пассажирами. Под вечер к ним зашел проводник и, словно между прочим, сказал, что два свободных места будут пустовать до Киева, так как они уже забронированы.

От тамбурных сквозняков Струмилина начало знобить.

— Хотите я вас вылечу? — предложила Лиля.

— Чем?

— Чем лечится от простуды мой дедушка.

— Интересно…

На ближайшей станции Лиля вышла из вагона и вскоре вернулась с бутылкой водки и банкой рыбных консервов.

Струмилин был удивлен.

— Вы что, с ума сошли, Лиля? Это же водка!

— Что вы говорите?!. Неужели водка? А я думала, клюквенный сироп. А потом, что это за тон? Что за обращение: «С ума сошли»? Такие слова вам совершенно не к лицу, Николай Сергеевич.

— Но зачем же так много?

— Не было четвертинок. А потом мне просто было интересно: один пассажир назвал эту водку «сучком». — Лиля звонко рассмеялась. — Сучок! Что это значит?

— А это значит, что в этом «сучке» половина сивушных масел, а половина керосина.