Суд идет

— А как же она села?

— Сунула проводнику.

Разговор на этом затих. У самых дверей стоял большой оцинкованный жбан с водой. К жбану была цепью прикована жестяная кружка, сделанная из консервной банки. Кружка стояла на подоконнике. Никто не заметил, как к окну подошел двухлетний карапуз и, неуклюже протягивая ручонки, потянул на себя цепь. Кружка упала, из нее на грудь малыша полилась вода. Кто-то пил и оставил в ней воду. Мальчишка, которому холодная вода залилась за шиворот, вскрикнул пронзительным голосом. К нему подоспела женщина в фуфайке и, вместо того чтобы сменить на ребенке мокрую рубашку и пожалеть, принялась хлестать его ладонью. Мальчишка закричал сильней. Женщина пришла в еще большую ярость. Задрав на сыне шубенку, сшитую из суконных обносков, она теперь била с каким-то неистовством и приговаривала:

— Вот тебе! Вот тебе!

От крика ребенок вначале захлебнулся, потом неожиданно затих, И как-то сразу перестал плакать.

Последняя надежда — на владивостокский поезд. Говорят, что иногда на него дают сразу по четыре, по пять билетов.

И снова те же два удара в колокол, снова возня у кассы и бессмысленные взгляды, упершиеся в обитое железными обручами окошечко. Высокий мужчина с бородавкой на щеке, у которого на спине дубленого полушубка чернели два дегтярных пятна, постучал в окно прокуренным желтым пальцем. Разрубленный ноготь на пальце сросся ребром.

Наконец открылось заветное окошко, и в нем показалась все та же взъерошенная седая голова Лесовика. Моргая маленькими слезящимися глазками, он протяжно проговорил:

— Только мягкие.

Стоящие у кассы молча переглянулись. Слово «мягкие» прозвучало чем-то чужим, недосягаемым.

Лесовик уже хотел было закрывать окошко, но Димка придержал его рукой.

— Сколько стоит мягкий до Москвы?

Лесовик ответил:

— Триста семьдесят рублей восемьдесят копеек.

Эта цифра всех точно оглушила и отшатнула от окошка.

— А что, если в мягкий взять? — так, чтобы не слышала мать, спросил Димка у Рыжего.

— А не хватит денег, — буркнул Рыжий, продолжая обжигать пальцы окурком, который он только что вытащил откуда-то из фуражки.

— А мы пока не до Москвы, докуда денег хватит.

Захаровна сидела у дверей рядом с вещами и не слышала разговора Димки и Рыжего.

— А давай! Там заработаем денег и до Москвы доедем.

Димка постучал в окошечко. Лесник был сердит.

— Чего надо? Сказал же, что только мягкие места!

— А докуда за двести пятьдесят рублей можно доехать на мягком? — На всякий случай Димка решил по полсотни оставить на расходы, пока будут искать работу.

Оказалось, что на эти деньги можно доехать до Свердловска.

— Давай два!

И вот билеты в руках. Подходит поезд. Все бегут вдоль состава, клянчат, умоляют посадить «хучь в тамбур».

Проводник осветил фонарем лицо Димки и Рыжего. Недоверчиво осмотрел их и только потом взял билеты. Ничего не поделаешь — билет как билет, и хотя ты в рваном зипуне и с котомкой за плечами, а сажай в мягкий.

Димка простился с матерью и следом за Рыжим забрался в тамбур.

Поезд тронулся.

Что-то горячее подкатилось к горлу Димки. Он видел, как проплывала за окном родная, тускло освещенная станция, видел флегматичного диспетчера, который стоял у колокола и взглядом провожал уходящий скорый поезд. На душе стало пустынно.

Что делать дальше, куда идти — Димка и Рыжий не знали. Загородив проход в устланном ковровой дорожкой коридоре, они растерянно озирались и переминались с ноги на ногу. Не ездили они в мягких вагонах. Вот если бы в общем — там проще, там все понятно. Всяко приходилось: и на крышах, и на подножке, и в тамбуре, и даже лежа на полу между нижними полками. А вот в мягком сроду не приходилось.

Нигде не видно ни скамеек, ни полок, которые в представлении Рыжего должны быть очень мягкими.

Так прошло минут пять, пока какой-то подвыпивший толстяк в шелковой пижаме, которому два парня с мешками показались подозрительными, не позвал проводника и не отругал его за то, что он напустил целый вагон «безбилетной шантрапы».

При этих словах Димка оробел: оба билета остались у проводника. «А что, если скажет, что мы без билета влезли? Возьмет и откажется, что забрал у нас билеты…»

Но проводник оказался душевным человеком и даже шутником. Он подмигнул Димке и поманил пальцем Рыжего.

— Пойдемте. Вот ваше купе. Чего в коридоре раскрылились?

Подхватив вещи, Димка и Рыжий вошли в купе.

Димка оробел еще больше. Полная дама в пестром шелковом халате, прижавшись жирной спиной к стенке, уставилась на них такими глазами, словно ей только что сказали: «Тетка, кошелек на стол!»

Заикаясь, она проговорила что-то невразумительное, но смысл ее слов заключался в том, что Димка и Рыжий, по всей вероятности, не сюда попали.

— Размещайтесь вот здесь, на верхних! — Проводник взглядом показал на полки, обтянутые зеленым бархатом. Сказал и захлопнул за собой дверь. В зеркале Димка и Рыжий увидели свои озабоченные физиономии.

Легко сказать «Размещайтесь!». А как размещаться — даже не намекнул. Но Рыжий сообразил: раз верхние полки принадлежат им, значит, на этих полках можно хоть сколько лежать, сидеть и класть свои вещи. С этой успокоительной мыслью он поднял на руках свой округлый, сбитый из фанеры баульчик, поставил его на мягкий матрац к изголовью, а рядом с ним кинул мешок с хлебом и салом. То же самое сделал и Димка. Видя, что никаких возражений с нижних полок не поступило, Димка осмелел и шепнул Рыжему:

— Лезем?

— Лезем.

— А сапоги куда? — все тем же шепотом спросил Димка, но Рыжий в ответ пожал плечами и кивнул головой наверх.

Тут Димка увидел на полу лакированные ботинки спящего на нижней полке пассажира с усиками, который лежал на спине, вытянув вдоль тела руки. Димка догадался, что сапогам наверху не место, тем более таким грязным. И он принялся разуваться. Разуваться начал и Рыжий. Боясь присесть на койки своих соседей, они неуклюже толкали друг друга и прыгали на одной ноге. Чуть не свалившись на даму, которая еще не успела оправиться от пережитого страха, Рыжий, наконец, сел на пол и стал снимать с ноги тесный сапог.

Удушливый запах потных портянок волнами поплыл по купе. Даже Димка, у которого третий день был насморк, и тот покосился на Рыжего: уж больно ядовито несло от его портянок.

— Ну и ну!.. — укоризненным шепотком упрекнул его Димка.

— А от самого-то еще почище… — огрызнулся Рыжий и старался побыстрее засунуть влажные портянки в голенище сапог.

Потом они, как по команде, ласточками взвились на свои полки.

Димка заметил, как пассажир с черными усиками на секунду открыл глаза и, наткнувшись на взгляд Димки, тут же закрыл их. Вначале Димка не придал этому никакого значения. Поудобнее примостив в изголовье мешок с продуктами, он накрылся полушубком и жестом дал понять Рыжему: как всем порядочным пассажирам в мягких вагонах, им полагается спать. Но у Рыжего получилась оплошность. Пока он возился с мешком, никак не укладывающимся так, чтоб на него можно было удобно положить голову, из кармана его брюк посыпалась вниз махорка. Попал или не попал табак в глаза или в рот даме в цветастом халате, но она так исступленно принялась плеваться и махать руками, что Рыжий в испуге прижался к стенке и натянул на голову длинное пальто, перешитое из отцовской шинели.