Суд времени. Выпуски № 01-11
Шрифт:
Сванидзе:Итак, второй день слушаний. Вопрос обеим сторонам: «Была ли нота министра иностранных дел Временного правительства Павла Николаевича Милюкова тем механизмом, который запустил процесс прихода большевиков к власти?».
Сторона обвинения, прошу Вас, Леонид Михайлович.
Млечин:Благодарю.
Сванидзе:Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин:Могу ли допросить свидетеля, Андрея Николаевича Сахарова, нашего известнейшего историка, члена-корреспондента Академии Наук?
Андрей Николаевич, мы начали с таких специальных выражений. Нота Милюкова — это обращение министра иностранных дел Временного
Сахаров:Совершенно верно.
Млечин:Ну, зачем он это сделал?
Сванидзе:Против центральных держав, то есть против Германии.
Млечин:Германии, Австро-Венгрии, Турции.
Сахаров:Эта нота показала готовность России выполнять свои союзнические обязательства, во-первых. Это нота показала готовность народа России вести войну до победы вместе с союзниками. Эта нота показала приверженность России к геополитическим интересам, которые зарождались до Милюкова. Это постоянные геополитические России, которые были до и после, и будут после нас. И Милюков это прекрасно подтвердил. Подтвердил. Считается, что эта нота явилась поводом для агитационного наступления большевиков. Конечно. Для большевиков эта Родины не существовала. Она была для них проклята. И Ленин говорил «повернем штыки против своего правительства», призывал к гражданской войне вместо войны империалистической. Это была совсем другая Родина, совсем другие люди, совсем другие правители, которые приходили к власти. Милюков показал приверженность прежним традициям России прошлого и начала XX века. И если бы эта приверженность осуществилась, реализовалась, то февральский мирный договор с поверженной Германией, Австро-Венгрией и другими союзниками Германии, разделила бы по праву Россия.
Млечин:Это было бы.
Сахаров:Но, к сожалению, этого не произошло. И сегодня до сих пор мы считаем Россию изгоем этой войны, забываем о ее роли, забываем о тех жертвах колоссальных, о том героизме, который совершали российские солдаты и офицеры по время Первой мировой войны. Первая мировая война должна быть написана по-новому, с новых позиций совершенно. Она началась, между прочим, как Отечественная война против Германии. И она таковой была, пока ее не извратили, пока ее не оболгали, пока ее совершенно не оболванили. И сегодня мы толком не знаем эту историю. Вот только сейчас она создается. Только сейчас.
Млечин:Андрей Николаевич, извините, вот скажут, ну, хорошо, ну, идеалист был ваш Милюков, и всё Временное правительство.
Сванидзе:15 секунд.
Млечин:А надо было как большевики — практически, черт с ним со всем, прекращаем войну, зато власть у нас. А эти потеряли власть.
Сахаров:Ну, большевики так и сделали.
Млечин:Так, может, этим надо было также?
Сахаров:Они сказали — к черту войну, мы прекращаем войну, заключили Брестский мир и отдали половину, часть западной России.
Сванидзе:20 секунд добавляю.
Млечин:Может, надо было Временному правительству так поступить и сейчас бы были у власти?
Сахаров:Но тогда бы мы критиковали Временное правительство за антигосударственность, за измену Родине. Но это не произошло.
Млечин:Спасибо.
Сванидзе:Спасибо. Андрей Николаевич, я хочу задать Вам уточняющий вопрос. Вы сейчас сказали, что если бы Временное правительство на это пошло, их бы судили за измену Родине. То есть Вы считаете, что
лозунг о превращении империалистической войны в гражданскую, это, в общем, фактически была измена Родине — я правильно Вас понимаю?Сахаров:Ну, а как, по иному, судить? Если страна воюет, армия воюет, если народ действительно охвачен патриотическими чувствами, а его призываю прекратить, повернуть, развалить армию — что это такое? В нормальном обществе в любой стране цивилизованной — Англия, Франция, Америка, Германия та же самая — это было бы квалифицировано как измена Родине.
Сванидзе:Спасибо.
Сахаров:Это нормальное явление.
Сванидзе:Спасибо. Благодарю Вас. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.
Кургинян:Андрей Николаевич, это очень ценностная позиция. Наверное, она отвечает Вашим ценностям. Но…
Вы знаете, я вступил в КПСС после того, как из нее побежали галопом некие люди, которые раньше осуждали меня за ревизионизм. Такая ценность, наверное, предполагает, что в советский период Вы не были ни в партии и ничем не занимались там — этой историей, в пределах нее? Вы какую-то такую позицию — «для большевиков Родины не существовало» — а как это Вы докажете? Они умирали за нее, они шли на смерть, на пытки. Это живые люди, у них остались семьи. Эти семьи нас сейчас слушают. Мой дед, и, так сказать, другие мои родственники перешли к большевикам, потому что они сказали, что только для них Россия существует, и называли очень неприличными словами всех остальных — тех, кто предал Родину. Я убежден, что члены моей семьи были искренни во всем этом, они доказали это тем, что их потом уничтожили в 1937 году и так далее. И они стояли за свои принципы. Как же Вы так говорите, что для большевиков не было Родины? И Вы всегда так считали? Вот все время?
Сахаров:Надо рассматривать вопрос конкретно. В то время в 1917 году этой Родины для большевиков не существовало. Но в 1941 году это была Родина, за которую дрались советские солдаты. Как российские солдаты дрались за свою Родину в 1914 году.
Кургинян:Но в промежутке был Халкин-Гол…
Сахаров:Надо вопрос ставить конкретно, конкретно, понимаете? Конкретно.
Кургинян:Простите, но перед этим было написано стихотворение: «Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя».)
Сахаров:Это была утопия, конечно, Вы правы.
Кургинян:Это была утопия, но они готовы были за эту утопию умирать. По всему миру шло название «Роса примавера» — Красная весна. Они умирали за Красную весну. Они пели все — «мы идем умирать за Красную весну».
«И я, как весну человечества, рожденную в трудах и в бою, пою, мое Отечество, республику мою»…
Сахаров:Я Вам больше скажу даже — умирали и в Анголе, умирали и в Африке, умирали повсюду. Вопрос заключается в другом — надо ли было это делать? Умирать за Африку, за Анголу, за Кубу и так далее, и так далее…
Кургинян:Я понимаю, что надо было умирать за проливы?!
Сванидзе:Я понимаю, здесь может быть есть взаимное некоторое непонимание? Потому что речь идет об умирании за Родину или за идеалы революции — это не вполне одно и то же. Если я правильно понимаю вас, то здесь разногласия именно в этом.
Кургинян:Я хочу по этому поводу Вам ответить. Для них это была Родина. Красная Россия — была Родина. Республика моя. Он не говорил, что я умру за коммунизм — за мою Республику, за Красную весну. Это был высочайший идеал Родины!