Судьба чемпиона

Карвилайнен вернулся из гастрольной поездки за рубеж, но Ада Никифоровна ещё находилась в больнице. Через месяц-другой врачи обещали её выписать. Роман же продолжал частенько навещать дядю Костю.

Раз в такой праздничный день, позавтракав, все ушли загорать на залив, и только Грачёв остался прибирать посуду да сделать заготовки к обеду. В окно увидел: к калитке подъехала Галя. Вбежала в дом, но на пороге вдруг остановилась. Озарённая решимостью, смутилась и стояла, как девчушка, забывшая что-то очень важное, и не смела поднять глаз. А Костя глядел и не нагляделся бы на это чудо. До сих пор он не мог поверить, что отношения её серьёзны, что она любит его и готова выйти за него замуж. «Надо объясниться. Мужчина я или тряпка?»

А она, будто прочитав его мысли, тихо произнесла:

— Ну, почему, почему вы не говорите мне о любви?

— Если бы я смел... Если бы я был достойнее, во сто крат лучше. Я бы сказал, что вы само совершенство.

Шли на залив и ничего не видели вокруг, пока не наткнулись на человека, одиноко сидевшего на камне. То был Георгий. Зажав голову руками, он вздрагивал всем телом,— кажется, плакал.

— Георгий, ты чего?

Георгий поднял голову: красные, заплаканные глаза, бледное, отёкшее от пьянства лицо.

Галя отошла в сторону, села на валун. Смотрела на море, но хорошо слышала разговор приятелей.

Георгий говорил:

— Извини, пришёл вот... поглядеть на твоих ребят. Семья, что ли, объявилась? Сыны у тебя. Ты будто о них не говорил.

Грачёв сел рядом, загрёб ладонью камушки. Георгий продолжал:

— А мои — сироты. При живом-то отце.

Он всхлипнул, из груди вырвалось рыдание.

— Третий день капли в рот не беру. О тебе думаю: ты вот сумел, одолел, а я что ж, хуже, что ли, тебя? Я ведь начальником цеха был.

И, минуту спустя:

— Нет, Костя! Сил моих не хватает. Сегодня снова напьюсь. Дай пятёрку — не могу больше. Пожар внутри, огнём изойду.

Грачёв будто не слышал просьбы, заговорил степенно, не торопясь:

— Правильно решил. Кончать надо с ней, проклятой. И возвращайся домой. Ждут тебя дети. И жена ждёт.

— Тоже — сказал. Ждут! Зачем я им такой? Рот лишний.

— Работать пойдёшь. К нам в цех, в одной бригаде будем.

Не сразу отозвался Георгий. Пытливо, с загоравшейся изнутри надеждой, смотрел на друга.

— Ты это серьёзно?

— Вполне. Вот сегодня же попрошу начальника цеха — он тут где-то, с моими загорает.

— Вон они — сидят! — показал Георгий на три куста, за которыми в тени укрылась компания Грачёва.

— Ну вот — и хорошо. Пойдём.

Георгий легко поднялся, схватил в охапку одежду. Его приглашали к порядочным людям.

Знакомясь, Георгий пожимал каждому руку и тихо, словно бы опасаясь кого напугать, называл свое имя.

Грачёв, отозвав в сторону Александра Мартынова, ска- зал:

— Возьмём в бригаду? Ты, помнится, говорил о третьем человеке.

— Пьяница? — спросил Александр.

— Да, но надо мужику помочь.

— Под твою ответственность. Проси Очкина. Но — помни: придёт на работу под хмельком — выгоню!

С Очкиным было ещё проще:

— Вам работать — берите.

Георгий обрадовался, хотел куда-то идти, но Константин потянул его за руку:

— Будешь жить со мной. Месяц или два — пока не привыкнешь к трезвой жизни. Я за тебя поручился. А пока загорай.

Был тот редкий, счастливый день, когда ленинградцы вполне могли насладиться теплом и солнцем. На заливе тишина, вода сверкала рябью серебра и золота. Люди купались.

Галя разделась, и все невольно любовались её точеной, идеально правильной фигуркой. Красота ног, рук и шеи подчеркивалась прямой, как у балерины, спиной, грациозностью движений. Она выбрала ровную, зализанную водой площадку, разбежалась и вдруг описала в воздухе невообразимый пируэт. И замерла. И повернулась к идущему сзади Грачёву. И что-то сказала, но слов её он не расслышал: за спиной вдруг раздались дружные аплодисменты. Костя сказал:

— А вы озорница!

— Люблю озадачить. И — удивить!

Подхватив Грачёва под руку, ускорила шаг. Когда они отошли довольно далеко, Галя вошла в воду.

— Если буду тонуть, вы меня спасёте. Я хочу, чтобы вы меня спасали.

— А я не хочу, чтобы вы тонули.

Галя далеко не поплыла. В Финском заливе напротив поселка Комарово далеко от берега тянется мелководье. Тут и там лежат осклизлые, зеленовато-серые камни, будто какой-то великан, рассердившись на море, побросал их в воду. Галя подходила то к одному камню, то к другому, стояла по грудь в волнах. Возле большого камня задержалась. Сказала:

— Я ухожу из спорта.

— Совсем? Навсегда?

— Навсегда.

— Но, может, станете тренером?

— Нет, не стану. Не люблю так. Уходить, как умирать — ух, и нету!

Она засмеялась. И взгляд её детски-чистых глаз наполнился грустью.

— Все проходит. Спорт — тоже.

— Но вы достигли такой высоты...

— Да, у меня были надежды. Теперь их нет. А на вторых ролях — не хочу.

— Почему теперь? Что произошло?

Галя повернулась к нему, смотрела в глаза, потом взяла Костю за руку, прислонилась к его плечу.

— Я вас люблю,— сказал он ей на ухо.— Очень...

Она теснее к нему прижалась. Он продолжал:

— Но я уже не молод. А вы такая юная. Я в прошлом пил, попадал в милицию.

— Это скверно, ужасно, что вы пили. Но это позади. И я в вас верю, как в себя. Пить вы никогда не будете.

Нежно прикоснулась к нему щекой:

— Я люблю тебя. Люблю... Это так хорошо, что мы встретились. У меня будет муж чемпион мира. Я буду гордиться вами.

Грачёв улыбнулся. Привлёк её, поцеловал.

Они объявили о своем решении отцу, получили благословение и стали встречаться часто, почти каждый день.

Тренировки Галя бросила. Она ни с кем не советовалась, решила сама: со спортом покончить. Устроилась на курсы помощников мастеров при производственном объединении «Светлана». В Америке она кончила технологический колледж, здесь подтверждала диплом инженера.

Костя получил письмо от Вадима:

«Дорогой брат!

В Ленинграде всё было хорошо, я прошёл отборочные соревнования и готовился занять призовое место, может быть, как ты, стать чемпионом, но судьба рассудила по-своему. Я выпил, кого-то задел на улице и попал в милицию. История банальная, помнится, и ты в такую попадал. Но как раз в это время у нас пошли большие строгости с пьянством и командование решило на мне отыграться. Ударим, мол, одного — другим будет неповадно. И ударили. Я вылетел из армии и очутился на воле. Хорошо тренер по боксу взял меня в ассистенты, сказал: «Не будешь пить вовсе — и сам станешь тренером».