Судьба и книги Артема Веселого

Все решили, что пьеса секретарю не нравится, и в зале не раздалось ни единого хлопка.

Во время антракта в фойе критики и многочисленные знакомые автора пьесы старательно его обходили.

Начался второй акт.

Во время антракта секретарю доложили о выполнении плана хлебозаготовок — и его настроение изменилось. Он улыбался, один раз по ходу пьесы бросил одобрительную реплику, а когда кончилось действие, стал громко аплодировать. Разумеется, публика устроила овацию. В антракте автор был окружен плотной стеной знакомых и поклонников, которые выражали ему свое восхищение.

Вот приблизительное содержание рассказа «Улыбка первого секретаря». Конечно, я не в состоянии вспомнить точные выражения Артема, у него это выходило очень хорошо.

Как-то в 37-м пришел к Артему на улицу Горького. У него на столе пачка общих тетрадей в коленкоровых переплетах. «Вот, говорит, собрал, хочу отнести к матери — мало ли что… Тут есть неопубликованное».

В другой раз приехал в Москву, позвонил. Мужской голос стал настойчиво допрашивать; кто да откуда. Ну, я и повесил трубку, догадался, что его нет. Время было такое… ¹⁷

Из воспоминаний Александра Аборского

Александр Иванович Аборский (род. 1911), журналист, писатель, автор книг «На Мургабе» (1940), «Каракумское лето» (1962) и других.

Летом 1936 года Артема Веселого пригласили в Ашхабад писать сценарий о борьбе с басмачеством. […]

Я работал тогда в городе Мары уполномоченным в Союзе писателей по области. Получил из Ашхабада задание: встретить Артема Ивановича и помогать ему в течение нескольких дней. […]

Встреча с именитым москвичом вызвала жгучий интерес и, не скрою, чувство робости. Еще бы: я, начинающий литератор, вчерашний железнодорожник, а тут — а тут сам Артем Веселый!.. Он приехал на три дня, устроился в скромном номере гостиницы на Хорасанской, близ вокзала, но в номере не засиживался, только ночевал.

Его здесь занимало многое. Природа оазиса, быт простого народа, следы исторического прошлого, в первую очередь — период вхождения Туркмении в состав России, битвы гражданской войны и начальный период социалистического строительства. Он ведет беседы с людьми, тому же посвящены и наши экскурсии по оазису с утра до ночи.

Не мог Артем Иванович миновать и древнего Мерва, куда мы с ним прибыли с утра и где бродили до полудня по развалинам двухтысячелетнего города. […]

В окрестностях Байрам-Али заглянули в одну колхозную бригаду. Зеленое море хлопчатника, круглоголовые кибитки, шумная детвора плещется в арыке, мужики что-то везут на арбах, запряженными осликами, женщины валяют кошмы, смачивая их арычной водой. […] Здесь, пожалуй, уместно сделать небольшое отступление, и мы забежим вперед на тридцать лет. Где-то в начале шестидесятых годов группа писателей России гостит в Туркмении […]

Приезжали и в древний Мерв. Мне довелось с поэтом Михаилом Дудиным осматривать те же самые места, которые некогда посещал Артем Веселый. Я вспомнил об этом, и Михаил Александрович был приятно удивлен таким «совпадением»…

— А знаешь, ведь это замечательный писатель, революционер, комиссар. Ушел без времени… и не по своей вине.

Значительно позже, уже в семидесятых годах, мы прочитали стихотворение Дудина с подзаголовком «Памяти Артема Веселого».

… Но вернемся в середину тридцатых, в центр Мургабской долины. Времени мало. У гостя истекает срок командировки, пора на вокзал к скорому поезду Москва — Ашхабад.

В вагоне он сожалеет, что не съездили мы в деревню Шортепе к моему другу народному шахиру Ата Салиху. И о Кушке […]

Три дня пролетели, будто три часа, но остался от этой встречи след неизгладимый ¹⁸ .

Из воспоминаний Николая Любимова

Николай Михайлович Любимов (1912–1992) — в начале 30-х годов молодой литератор, впоследствии известный переводчик Рабле, Сервантеса, Пруста и других европейских писателей. В 1934 году был выслан органами НКВД в Архангельск. Работая в местной газете, Любимов подружился с Глебом Алексеевым, приехавшим на Север в составе бригады писателей. Впоследствии тот познакомил его с Артемом Веселым.

Мне нравятся прозаики и поэты, которые нравятся Воронскому: Сергей Есенин, Алексей Толстой, Сергей Клычков, Всеволод Иванов, Борис Пильняк, Артем Веселый […]

Псевдоним, который взял себе Николай Иванович Кочкуров, — Артем Веселый, — можно было воспринять как горькую его насмешку над самим собой и над его трагической эпопеей «Россия, кровью умытая»… Угрюмец, молчун… Все думает, опустив наголо остриженную голову, какую-то хмурую думу. По виду совсем не писатель. Одевается по-рабочему скромно и просто. Черты лица — в самой своей грубости — благородные, свидетельствующие о том, что он не из охлоса, а из плебса, не из черни, а из народа. Я тогда не знал, что Артем (имя, которое он сам себе дал, к нему приросло: все давным-давно забыли, что во святом крещении он — Николай, и называли его не иначе как «Артем») — сын волжского грузчика, но я сразу почувствовал в нем волжанина с азиатчинкой в крови: на это указывал разрез глаз и непокорное их выражение. Артема легко было себе представить на одном из Стенькиных устругов…

Да, по виду, в отличие от хозяина дома [135] , вовсе не писатель. Но только глянешь в строгие, нелгущие его глаза, и сразу скажешь себе, что это — человек необыкновенный, Богом отмеченный, что он наделен каким-то особенным даром и нелегкой судьбой…

1970 г. ¹⁹

Михаил ДУДИН ПЕСНЯ МОИМ КОМИССАРАМ

Памяти Артема ВЕСЕЛОГО

[…] Как же так получается? — Воем Огласило полярную тьму. Комиссаров моих под конвоем По этапу ведут в Колыму.

135

Речь идет о Глебе Алексееве.

Как же так получается? — Жаром До травы растопило снега. Справедливость моих комиссаров — От погибели на два шага. Как же так получается? — Рано На рассвете прицельным огнем В комиссаров стреляют, а рана Остается на сердце моем. Остается на сердце народа Неизбывного горя печать. Но хлебнувшая правды природа Не умеет, не может молчать. Лобовые встречая удары В рукопашном открытом бою, Комиссары мои, комиссары Проглядели погибель свою. […] ²⁰

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В последние 15 лет книг Артема Веселого не издают.

Почему?

«Как вы думаете, почему сейчас не издают „Россию, кровью умытую“?» — такой вопрос, по нашей просьбе, задала своим студентам Галина Григорьевна Кравченко, ныне профессор, преподаватель русской литературы Камчатского университета, в прошлом — аспирантка Ленинградского университета, в 1975 году защитившая кандидатскую диссертацию по творчеству Артема Веселого.