Судьба и книги Артема Веселого

Артем Иванович не терпел схоластических, беспредметных разговоров о литературе, о писательском ремесле. Плывем, бывало, под парусом по самой середине Волги, плывем молча час, другой, любуясь полноводной красавицей, вышедшей из берегов. И вдруг Артем Иванович скажет:

— Ты, Виктор, меньше читай всякие там статейки критической братии… Их поучения ломаного гроша не стоят. Учись у классиков без гувернанток. Я вот зимой как засел за «Тараса Бульбу» — три месяца читал.

Помолчит, умело правя тяжелым навесным рулем, и добавит:

— Восходы, закаты… гроза, шторм — ко всему приглядывайся. Они всегда разные, как люди. И еще — писатель должен всё видеть, всё слышать. Всё, понимаешь?..

Будучи сам писателем зоркого таланта, точного слуха, писателем виртуозно владеющим сочным, пленительным языком нашим русским, Артем Иванович стремился и меня нацелить, как принято теперь говорить, на нехоженый, и такой тернистый путь…

При сильном попутном верховике особенно ходко, словно белокрылая чайка, неслась под парусом наша лодка, с виду такая неуклюжая. Шли всегда по самому стрежню. И под самым носом лодки-птицы ласково журчала голубая волжская вода. Не раз и не два Артем Иванович с завидным мастерством проводил лодку в каком-то там метре, а может и меньше, от бакена. Вот-вот, думаешь, сейчас лодка заденет бортом за тяжелую крестовину бакена. Но нет, пролетела мимо, и бакен уж позади покачивается на беспокойной волне. Меня Артем Иванович тоже приучал к этой удалой волжской сноровке, хотя я вначале и боялся проводить лодку в опасной близости к бакену. Ведь случись такое: с разлета налети лодка на бакен, и не миновать беды. Но Артем Иванович был неумолим:

— Не трусь! Волга не терпит робких!

Еще в Москве, при знакомстве, Артем Иванович сказал:

— Зови меня просто Артемом. И без всяких там «вы».

Но я ослушался. И никак не хотел тут ему подчиниться, хотя Артем Иванович и сердился.

Под Ульяновском мы с неделю жили табором в тишайшей воложке, [протоке] разбив на златых песочках палатку. Как-то в полдень Артем Иванович, стоя спиной к воложке, вязал сеть, сдвинув набекрень большой пушистый заячий малахай, а я жарил на тагане картошку со свининой. И вдруг налетел ветер — порывистый, сильный. Пески закурились, запели. И в какой-то миг сорвало с прикола лодку. Растерялся тут я, закричал:

— Артем, Артем! Смотри, у нас лодку уносит!

Артем Иванович оглянулся … и засмеялся. Весело, заразительно:

— Давно бы так!

А потом в два прыжка подлетел к берегу, шагнул в воду и схватил веревку, свисавшую с носа лодки.

Много всяких бед хлебнули мы во время этого путешествия. Но было много и радостного.

На всю жизнь всем сердцем полюбил я Артема Веселого — писателя и человека…

1961 г. ¹⁵

Из воспоминаний Николая Абалкина

Николай Александрович Абалкин (р. 1906). Родился в Самаре. Журналист, театровед.

Артем Веселый зашел в редакцию «Волжской коммуны» […]

Высокий, могучий, медно-красный, словно насквозь прокаленный солнцем, он взахлеб жил Волгой. И эту волжскую настроенность души своей (незадолго перед этим вышла его певучая «Гуляй Волга») ему не хотелось сбивать литературной изысканностью речи столичного писателя, заглянувшего в редакцию провинциальной газеты.

Да и по виду своему не очень-то он был похож на служителя муз. В светлой чесучевой косоворотке с вышитыми голубыми васильками на расстегнутом вороте он походил скорее на крепко скроенною мастерового человека, вышедшего прогуляться в воскресный день. А еще больше, пожалуй, походил он на волжского богатыря-крючника, который взвалив на спину тяжелейший многопудовый груз, может играючи сбежать по прогибающимся сходням с баржи на берег…

В тот спокойный летний день, казалось, ему не было никаких дел до литературы. Вот он берет у меня со стола «Литературную газету», разворачивает ее, взглядывает на заголовки статей и сразу же дает свой нелестный комментарий:

— Как на базаре!.. Толкаются, ругаются, наступают друг другу на ноги…

Отмежевавшись от этих шумных литературных баталий, он складывает газету и приглашает к себе в гости:

— Заглядывай в мой вигвам!.. Уха будет!..

«Вигвам» Артема — старая, видавшая виды палатка, разбитая на песчаном волжском берегу напротив Куйбышева. В тот год не спеша спускался он на простой рыбацкой лодке из Кинешмы в Астрахань с двумя своими дочурками, бойкими, жизнерадостными пионерками Гайрой и Фантой.

Для Веселых нашлось бы, конечно, место и в гостинице, но они дали твердый зарок: за всю поездку ни одного дня под крышей…

Закончив пораньше свои редакционные дела, мы, уже под вечер, отправились на лодке в гости к Артему… Еще издали обнаружили на пустынном берегу лагерь Веселых. На высоких тонких кольях были развешаны сети […]

В палатке нашлось место для всех. Можно было немного подремать перед рыбалкой.

И вот уже лагерь притих…

В предрассветный, еще неясный час Артем […] заглянул в палатку и осторожно, чтобы не разбудить девочек, шепнул:

— Волна легла.

Это был для нас сигнал подъема.

В тишине мы забираем сети и заходим в прохладную воду: ловись рыбка большая и малая…

Вот уже закончен первый заброд, и первая добыча в наших руках. […]

О многом было переговорено у костра Артема! О книгах, написанных и не написанных, о современниках и классиках, замыслах на будущее и о делах самых ближайших…

Еще два месяца будут спускаться Веселые на своей лодке вниз по Волге. А сейчас хорошо бы подбиться к плотам, которые не сегодня-завтра пройдут мимо Куйбышева, и побыть дня три-четыре вместе с плотовщиками, добраться вместе с ними до Хвалынска.

— А зачем это? — спрашиваю я Артема.

— Может, словечко какое услышу, — отвечает он.

Ради одного слова для будущей книги собирался писатель провести несколько дней на плоту.

Ответ Артема запомнился на всю жизнь. Писатель сказал о самом важном — о народных истоках своего творчества ¹⁶ .

Из воспоминаний Федора Попова

В 1936 или 1937 году, когда я был в Москве, у меня с Артемом зашел разговор о подхалимстве, о том, как некоторые критики быстро меняют свои оценки в зависимости от конъюнктуры, от мнения высокопоставленных лиц.

Артем с большим сарказмом рассказал мне несколько случаев, относящихся к теме разговора, из практики некоторых московских писателей. Фамилии писателей и сущность этих случаев я сейчас не помню. Артем сказал, что задумал рассказ на эту тему.

В областном городе местный драматург написал пьесу, которая была принята к постановке. На премьеру собрались главным образом писатели, критики, а также всякая окололитературная публика.

Сидевший в ложе первый секретарь обкома хмуро смотрел на сцену. Когда кончился первый акт, секретарь с недовольным выражением лица покинул ложу.