Судьба

— Завтра составим ответ, — сказал Семен Иванович и вышел из канцелярии.

В этот день Харатаев уехал домой раньше времени. Не заходя даже в дом, он пошел в лес, к тому месту, где похоронен идол. «А вдруг я живой дочери поставил надмогильный памятник?» — подумал он и заплакал громко, навзрыд. Он поздно заметил приближающуюся к могиле Ульяну, и та увидела его плачущим.

— Ты здесь, — сказала Ульяна, делая вид, что ничего не заметила. — А я ждала, ждала на обед.

Домой они возвращались вместе. Старик решил не говорить Ульяне о письме исправника. «Это известие окончательно ее доконает, — думал он, — все бросит и пешком пойдет в Кильдемцы искать дочь. А вдруг там нет ее и не было. Только разбередит рану. Я как-нибудь сам незаметно съезжу туда».

На следующий день письмоводитель напомнил голове о письме исправника.

— Напиши, что у меня была единственная дочь Майя, которая три года назад скончалась.

Письмоводитель старательно заскрипел пером. Он тщательно выводил каждую букву, явно любуясь своим почерком.

Ответ, сочиненный письмоводителем, Харатаев выслушал молча. Из ответа явствовало, что он, голова Средневилюйской инородной управы Семен Харатаев, никак не может признать какую-то батрачку Марию, по мужу — Владимирову, своей дочерью, поскольку дочь его скончалась три года назад, вскоре после брака с единственным сыном купца Гаврильева — Федором.

Семен Иванович утвердительно кивнул головой и полез в карман за печатью.

«Надо бы сперва съездить и посмотреть, — подумал он. — А вдруг это действительно Майя? А я хороню ее заживо».

Письмоводитель взял из рук Харатаева мешочек с печатью, зажег кусок бересты, закоптил печать и приложил ее к смоченной языком бумаге. На белом листке остался черный оттиск. Посередине белели две буквы «С. X.». Из груди Харатаева вырвался тяжелый вздох. Голова принял из рук письмоводителя печать и старческой походкой вышел из канцелярии.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

Читатель, наверное, догадался, что все, о чем поведали на камлании шаманы, якобы прогнавшие злого духа Майи, — чистейшей воды вздор. Вот что произошло в ту ночь, когда молодые супруги встретились.

— Теперь я тебя никуда не отпущу, — сказала Майя, не выпуская Федора из объятий.

— Что ты, Майя! Ты дочь богача, а я батрак. Если даже я умру, по мне некому будет горевать…

— Все о себе, а обо мне и думать не желаешь. Вот сядь здесь, — Майя показала на большой пень, — и выслушай, что я тебе скажу.

Они сели на пень, тесно прижавшись друг к другу.

— Я стою на развилке трех дорог, как в сказке: прямо пойдешь — смерть найдешь, направо пойдешь — ворон глаза выклюет, налево пойдешь — от позора и мучений седым станешь. — Голос Майи звучал спокойно и рассудительно. — Один выход для меня: всунуть голову в петлю — и сразу со всем будет покончено. Мертвые не слышат попреков, не чувствуют стыда.

У Федора внутри все похолодело. Три года назад жена Яковлева, Авдотья, сломала о батрачку Агафью деревянную лопату за то, что девушка нечаянно опрокинула подойник с молоком. Агафья убежала в хотон и повесилась. Федору пришлось снимать труп девушки. Ему долго после этого снились кошмары. Он на мгновенье представил безжизненное тело Майи и чуть не застонал.

— Но я этого не сделаю, — поглаживая шершавые руки Федора, сказала Майя. — Второй выход — рассказать все родителям и обречь себя на позор и унижения, сносить обиды и колкости, слышать, как будут злословить отвергнутые мной сыновья богачей, и что самое страшное — сделать отца с матерью всеобщим посмешищем. Ведь начнут звонить во все колокола, и ничем не остановишь!..

— Лучше бы я не показывался тебе на глаза, — прервал ее Федор. — Ты бы ничего не знала, жила, как раньше. А там нашла бы себе мужа.

— Если б ты знал, как хорошо ты сделал, — она крепче обняла Федора, — есть ведь и третий выход.

— Какой? — безучастно спросил Федор.

— Куда ты, туда и я.

Слова Майи ошеломили Федора. Он даже отодвинулся от жены, глядя на нее удивленными глазами.

— Нам некуда ехать, Майя.

— Свет велик, Федор, двоим место найдется. Ты где-то до этого жил?

— У богача Яковлева батрачил. А что ты у него будешь делать?

— То же, что и ты…

Федор погладил ее тонкие пальцы и, тяжело вздохнув, сказал:

— Не привычны к труду твои руки.

— Я научусь работать, Федор, вот увидишь. Ведь от работы не умирают… Нам нельзя медлить… Меня вот-вот хватятся, начнут разыскивать.

— Но ведь ты раздета.

— Сейчас тепло.

— Нынче ночи холодные.

— Мы будем жечь костер. Федор, поехали!..

— Куда? Не простившись с отцом и матерью?

Из груди Майи вырвался не то всхлип, не то вздох.

— Они меня закроют на замок и не выпустят, — дрожащим голосом сказала она.

«Майя-а-а!» — прокатилось по лесу и отдалось протяжным эхом. Это девушки звали Майю.

Федор и Майя, взявшись за руки, нырнули в лес. Стреноженный конь Федора пасся недалеко, у лесного болотца. Под большим пнем в высокой траве лежало седло.

— Скорей седлай коня, — торопила Майя.

Федор поймал коня и стал торопливо седлать. Майя стояла в стороне, дрожа от холода. На том месте, где лежало седло, она увидела берестяной тымтай [16] .

16

Тымтай — берестяная посудина для носки за спиной.

— Что в этой посудине?

— Караси. Дал по дороге одни рыбак.

Майя взяла одного карася и собралась было отломить кусок, но увидела муху, показавшуюся из-под жабр.

— Ой, муха! — вскрикнула Майя и бросила карася. — У тебя больше ничего нет поесть?

— Нет, — ответил Федор.

— Ничего, потерплю, — сказала Майя.

— Ты вся дрожишь. Надень мой полушубок. — Он помог ей одеться и, как ребенка, поднял на седло. — Не упади!

— Я ездила на лошади.

Федор, вставив ногу в стремя, легко вскочил на коня. Майя обняла Федора, прижалась к его спине.

— В какую сторону едем? — спросил Федор.

— Вези куда хочешь, только поскорее.

II

Майе была знакома каждая тропинка, каждое дерево. По правую сторону оставалась круглая елань, густо заросшая тальником и молодыми березками. Оттуда доносилось щебетанье иволги. Полная луна освещала харатаевский дом, притаившийся за деревьями.

— Придержи коня, — попросила Майя. — Пусть идет медленнее. Хочу на родную елань наглядеться.