Судьба

— Батюшка… отец, этот русский из самого Петербурга… политссыльный. Что, он неправильно обучал моего ребенка?

Священник широко развел руками и постучал себя пальцем по лбу.

— Да вы в своем ли уме, Семен Иванович?.. Политическому преступнику вверили воспитание отроковицы… Этому вероотступнику!..

— Батюшка, я неграмотный, темный человек, откуда я мог знать?.. Мне его рекомендовали как очень образованного и порядочного человека…

— Кто рекомендовал?! — надрывая глотку, закричал священник.

— Господин Капитонов…

— О господи, какой грех на себя приняли!.. Какими надо быть слепцами!

Майя, забившись в угол, дрожала. В глазах у нее стоял ужас.

Священник подошел к ней и, положив руку на голову, успокаивающим тоном сказал:

— Дитя мое, грех твой велик, но бог милостив. Молись ему денно и нощно, и он простит тебя.

Харатаев повернулся к божнице и стал неистово креститься. Священник посмотрел хозяину в спину и, не попрощавшись, вышел.

Вечером из Вилюйска вернулся Аркадий Романович. Харатаев встретил его на пороге громким криком и бранью. Он грозился упечь Эхова на каторгу, сгноить в тюрьме.

Учитель пытался что-то объяснить, но разгневанный голова не давал ему слова сказать и не разрешил даже переночевать в доме…

Так закончилась учеба Майи.

С тех пор как Харатаев прогнал Аркадия Романовича, прошло шесть лет. Майе исполнилось двадцать.

Харатаевы берегли и холили свою единственную дочь. Ей ни в чем не было отказа, как всегда бывает в богатых семьях.

Харатаев заметно постарел. В уголках губ и под глазами кожа высохла, сморщилась, виски поседели. Глядя на Майю, он часто говорил:

— Хвала богу, наша дочь уже выросла. Теперь ей можно и своим домом обзаводиться. Хорошо бы подыскать достойного жениха, чтобы и богат был и умен.

Ульяна, претерпевшая много мук и унижений, боялась, что Майя, выйдя замуж, тоже станет несчастной. Глядя на дочь, она заранее втихомолку оплакивала ее судьбу. Иногда у нее прорывалось:

— Пусть лучше сердце мое вырвут и отдадут коршунам, чем выдать родную дочь чужим людям на поругание.

Харатаев сердился:

— До каких же пор ты собираешься держать ее дома? Гляди, засидится до белой косы! А потом кому она будет нужна?

Слух о красоте Майи, единственной дочери богача Харатаева, распространился по всем трем улусам, расположенным вдоль реки Вилюй. В дом к Харатаевым зачастили сваты, гости, ночлежники. Приезжали купцы, прасолы, улусные богачи. Любой из них не прочь был за себя или за сына высватать Майю и породниться с Харатаевыми. Но все они уезжали ни с чем, получив от Майи отказ. Одни покидали харатаевский дом, согретые гостеприимством и радушием хозяев, другие — затаив зло.

Со всеми сватами Майя была одинаково вежлива и весела.

— Что вы зачастили ко мне? — с милой, обворожительной улыбкой спрашивала она. — Как будто нет других девушек. А я не тороплюсь замуж.

Харатаев, разъезжая по улусным делам, слышал, что говорили о его дочери: горда, своенравна, очень разборчива. Всех женихов отвергает, наверно ждет, когда за нее посватается князь или граф. Семен Иванович знал, что молва не милует разборчивых невест, и стал избегать встреч с людьми. Он стеснялся и злился, что не может урезонить дочь, в которой души не чаял. С самого детства она вот так себя поставила в семье: слова ей не скажи наперекор, чего захочет — вынь да положь.

Ульяна поначалу радовалась, что Майя не торопится выпорхнуть из-под родительского крова, а потом встревожилась. «Вот так походят год-другой сваты и перестанут, — думала она. — И останется дочь в старых девах. Или из боязни засидеться в вековухах до седой косы выйдет замуж за такого, которого даже во сне пугаются».

Однажды, после очередного отъезда сватов, мать, печально глядя на дочь, сказала:

— Зря ты, доченька, отказала этому парню. Красив, молод, единственный сын у родителей. И стада у них не считаны и луга не меряны. Чего тебе еще надо?

Майя прижалась к матери, положила ей на грудь голову, как в детстве, и ответила:

— Стада не считаны, луга не меряны, стало быть, им нужна еще одна работница. Пусть сосватают кого-нибудь из наших батрачек. Ну хотя бы Феклу. Она лучше для них подойдет.

Харатаев, прислушивавшийся к разговору жены и дочери, вскипел:

— Ты что там болтаешь? Не на Фекле, а на тебе хотят жениться. Я силой потащу тебя под венец!.. — Он сделал резкое движение, словно хотел показать, как это будет делать.

По щекам Майи медленно скатывались слезы. Прижимая к груди маленькие холеные руки, она сказала отцу:

— Отец, не бери греха на душу. Ведь я не люблю его! Как же замуж выходить?

Тяжелый кулак Харатаева с грохотом упал на стол:

— Вздор!.. Любовь, ненависть — все вздор! Родители выбирают и женихов и невест. И если дети не согласны, их принуждают!..

— Этого не будет, отец! — В голосе Майи зазвенел металл, и она перестала всхлипывать. — Насильно ты меня не выдашь замуж. Или ты хочешь, чтобы со мной было то, что с Ириной Кятчинской?

Трагическая история с этой девушкой у всех была в памяти. Родители разлучили ее с любимым, насильно выдали замуж за богатого. Ирина три месяца отчаянно сопротивлялась, отказываясь ложиться с мужем в брачную постель. Оскорбленный супруг, ожесточившись, изнасиловал ее. Молодая жена не вынесла такого тяжелого оскорбления и повесилась. А мать Ирины сошла с ума.

— Упаси нас бог от этого!.. — воскликнул Семен Иванович.

После этого разговора родители около года не заговаривали о том, что Майе надо выходить замуж.

Однажды весной к Харатаевым приехала погостить супруга княжца [7] Тасагарского наслега [8] Агафия, женщина старая и разговорчивая.

Увидев Майю, она сказала, обращаясь к Ульяне:

— Майя-то у вас как расцвела! Ну прямо красавица, не хуже Суосальдьыйа Толбоннох.

Ульяна замахала руками:

— Что ты, Агафья, опомнись! Нашла с кем сравнивать!..

В голосе матери Майя уловила испуг и тут же спросила, кто такая эта Суосальдьыйа Толбоннох.

7

Кияжец — так в Якутии называли владетельных людей.

8

Наслег — административно-территориальный термин в старой Якутии.