Судьба

Наступила осень. В воздухе замельтешили пушистые хлопья первого снега. Как-то утром Яковлев столкнулся во дворе с Федором и зазвал его в дом. Парень испуганно переступил хозяйский порог, недоумевая, зачем его вызвал хозяин. Он прикидывал в уме, стараясь вспомнить, чем мог провиниться, и ничего не нашел. Все, что ему приказывали, он делал вовремя и усердно. Батрак до этого ни разу не был в доме хозяина, и потому еще больше робел, топчась у порога.

В доме Яковлев еще раз внимательно окинул взглядом Федора с ног до головы и заходил вокруг него. Так осматривал скотину купец Иннокентий, прежде чем назначить за нее свою цену. Потом, не говоря ни слова, хозяин подошел к орону, напротив камелька, и сел. Под его пристальным, изучающим взглядом парень сжался, втянул голову в плечи.

— Подойди поближе. — Яковлев поманил его пальцем.

Федор, леденея от страха, боком-боком подошел к нему и покосился на дверь, «Как только замахнется — выскочу во двор», — мелькнула у него мысль.

— Снимай одежду!

«Зачем он заставляет меня раздеться? Неужели старый леший собрался меля голым высечь? Но в руках у него нет ни кнута, ни скребницы. И лицо незлое. Странно».

Федор неторопливо стянул с себя ветхий полушубок из пегой жеребячьем шкуры и бросил на пол. Остался он в рваной ситцевой рубашке неопределенного от грязи цвета. Яковлев брезгливо поморщился и перевел взгляд на заплатанные штаны из телячьей шкуры. Потом важно подошел к двери, приоткрыл ее и распорядился:

— Эй, девки, принесите, новую меховую шубу!

Вошла горничная и внесла темно-синюю шубу из тонкого дорогого сукна, на меху из лапок черно-бурых лисиц.

Хозяин ваял шубу и протянул Федору:

— Ну-ка, примеряй.

Юноша попятился к порогу.

— Зачем?.. — вырвалось у него.

— Ну-ну, не ломайся. Возьми!..

Toт робко протянул руку и взял шубу за бобровый воротник.

— Надень.

«Семь бед — один ответ», — подумал Федор и накинул на плечи шубу.

— Застегнись! — Хозяин опять заходил вокруг батрака, пощупал плечи, провел по ним рукой, убеждаясь, что шуба его сына, Федорки, хорошо сидит на Федоре, точно сшита на него. — А ну-ка, пройдись!

Федор прошелся по комнате. Словно у охотника, натянувшего тетиву самострела, в глазах хозяина блеснули хищные огоньки и тут же потухли.

— Ну, снимай, — довольным голосом сказал Яковлев и, приняв шубу, отдал ее горничной. — Вытряхни ее на улице и повесь там, пусть проветрится.

Федор надел свой полушубок. Он не решился спросить, зачем хозяин примерял на него шубу своего сына.

— Постой, парень, — остановил его у порога Яковлев. — Нам нужно с тобой потолковать. — И повел Федора в глубь дома, куда разрешалось входить только домашним. Комната была увешана нарядной одеждой. В застекленном шкафу сверкало множество серебряной посуды.

— Садись, Федор, и слушай меня внимательно. — Голос у Яковлева стал мягким, ласковым. — Ты мой приемный сын, а я твой отец. То, что было у нас с тобой, позабудь. Между своими всякое бывает. — Лицо старика расплылось в улыбке, глаза потеплели. — А в беде мы должны друг за друга горой стоять и не помнить зла. Готов ли ты сделать то, о чем я тебя попрошу?

Федор неопределенно пожал плечами, не понимая, к чему хозяин клонит.

— Мне уже немного осталось жить, — продолжал Яковлев, — и очень больно сносить обиды. А меня вот обидели. Страшно обидели…

Федора поразил доверительный тон, звучавший в голосе хозяина, и он спросил:

— Обидел?! Кто?

— Одна девица, — Яковлев перешел на яростный шепот, — сделала меня, старого, посмешищем для серой собаки… — Глаза его вдруг повлажнели и заморгали.

Федор было подумал: хозяин хочет поручить ему какую-то очень нужную и трудную работу. А разговор зашел о другом. Он и представить не мог, чтоб такого важного и почтенного тойона [11] , как голова Яловлев, могла обидеть какая-то девушка.

11

Тойон — представитель господствующей знати или крупный скотовод.

— Девица?! — переспросил он удивленно.

— Да, милый мой, — всхлипнул Яковлев и погрозил кому-то кулаком. — Дочь головы Средневилюйского улуса… Больно зазналась, зачванилась, что-де лицом бела, как горностайка, и всех сыновей почтенных, богатых родителей трех улусов отвергла, осрамила.

Чего это хозяин так расстраивается? Подумаешь, какая-то девушка из Вилюйского округа отвергла сынков богатых родителей. Какое ему, собственно, до этого дело, и почему он рассказывает об этом своему батраку? А вдруг это какая-нибудь ловушка?.. Лучше Яковлева в улусе никто не умеет притворяться и нет никого более коварного и мстительного.

И вдруг Федор вспомнил: в прошлом году хозяин с сыном Федоркой ездили куда-то свататься. Вернулись они через две недели мрачные, злые… Вот тогда, наверно, и «осрамила» его уродливого Федорку красавица из Вилюйского улуса.

Яковлев продолжал смотреть на Федора, словно перед ним был не батрак, а родной желанный человек, которого можно и приголубить и поплакаться ему в жилетку.

— Не обессудь, сынок, своего старого отца, — тоном больного заговорил он. — До сего времени моим любимцем был Федорка. Нынче осенью во мне заговорило отцовское чувство и напомнило: у меня не один, а два сына — Федорка и Федор. Отныне тебе жить со мной под одной крышей, ни в чем не будешь нуждаться. А то, что ты пожил вместе с батраками и хлебнул с ними из одного котла, не худо. Это даже хорошо. Ты научился все делать своими руками и в случае чего не пропадешь. Ну на что годится наш Федорка? Даже топора не умеет в руках держать. Завтра оденем тебя с иголочки, постелим на ороне роскошную постель, и пусть все увидят, что Яковлев умеет холить-любить своих детей. — Хозяин приблизил к батраку раскрасневшееся лицо и заговорщицким голосом добавил — Только ты должен будешь привести в дом невесту. Ту самую, из Вилюйского округа, дочь головы Харатаева.

Федора даже в пот бросило: так странны и неожиданны были для него слова Яковлева. Еще вчера он метал на него яростные взгляды или, проходя мимо, не замечал, как не замечают надоевшую вещь, а сегодня…

«Решил поиздеваться, старый», — кольнула Федора мысль, и ему захотелось ответить хозяину зло и дерзко. Но то ли из боязни рассердить Яковлева, то ли у него не нашлось слов, он только спросил:

— Вы чего насмехаетесь, хозяин?..

Густые черные брови Яковлева взметнулись вверх, рот полуоткрылся в недоуменной улыбке, руки он прижал к груди и чуть ли не нараспев сказал:

— Сынок, видит бог, не насмехаюсь! Да какой резон мне над тобой зубы скалить?

«И в самом деле, зачем ему притворяться?» — подумал бы каждый на месте Федора. И разве возможно было хотя бы на мгновенье усомниться в искренности слов Яковлева, глядя на его немного растерянную улыбку и теплый, чуть печальный взгляд?

— Половину скота, строений, сенокосных угодий отпишу тебе. Вступишь во владение после моей кончины. Вторую половину получит Федорка. Но помни: внуков мне должна нарожать прекрасная дочь головы Харатаева. Такова моя воля. Ну что тебе стоит сосватать ее? Ты всем удался: и лицом, и статью! Я наряжу тебя в шелка и дорогие меха, дам самых лучших коней! Ну как, идет?

Федор озадаченно почесал затылок.

Яковлеву показалось, что парень начал сдаваться, и он мечтательно продолжал:

— И станешь ты зятем очень богатого человека, улусного головы. Он души не чает в своей единственной дочери и ничего не пожалеет для приданого. А после смерти родителей все богатство перейдет к тебе. Не упускай случая устроить свою судьбу.

От слов Яковлева голова Федора пошла кругом. А почему бы в самом деле ему не попробовать посватать эту гордую богачку? Давно говорят, чего он очень красив. Все, мол, девушки-батрачки вздыхают и сохнут по нем. Федор посмотрел на свои натруженные, обветренные, в ссадинах руки — и готов был закричать от отчаяния: куда он спрячет их, когда поедет к невесте? Ведь они выдадут его с головой, и никакие шелка не помогут! А как бы хорошо положить конец этой горемычной собачьей жизни! Зажить своим домом в достатке. Ни перед кем не гнуть спину и не унижаться, быть хозяином — не жалким батраком…